Ольховая О.А.

«Вы – мои провода с миром...» (2013)

Ольховая Ольга Андреевна – исполнительный директор Сибирского Рериховского Общества, г. Новосибирск.

Публикуется по изданию: Журнал «Восход». № 8 (232), Август,2013.

«Вы – мои провода с миром...» (Грани Агни Йоги. 1955. 291)

I.   Школа жизни. Бездомие земное

II. «Одиноко стоит вознесённая к небу вершина...»

III. «За каждый шаг вперёд ты заплатил сполна...»

I.   Школа жизни. Бездомие земное

Может быть, кто-то спросит – легко ли идти приносящим Истину?

Конечно, каждому приносящему идти трудно, и никогда не может быть

облегчён огненный путь его.

Агни Йога, 167

В 1955 г., находясь в Харбине, Борис Николаевич Абрамов получил Сообщение Учителя: «Когда придёт время принять Поручение, явите полную готовность его выполнить. Не думайте получить его в приятности, и для собственного удовольствия, и в розовых переживаниях. Поручение сурово, опасно и трудно необычайно» (Гр.А.Й. 1955. 508).

После возвращения в 1959 г. из Китая на Родину Борис Николаевич прожил ещё 13 лет. Тяжёлые условия, в которых оказалась семья Абрамовых сразу после приезда, со временем только усугублялись. Но никакие жизненные обстоятельства не прервали контакта Бориса Николаевича с Учителем Света. Пришло время, и бесценные записи этих Собеседований стали доступны всем. Ровно два десятилетия назад вышел в свет первый том «Граней Агни Йоги», а сегодня мы располагаем уже двадцатью книгами с Записями, сделанными Абрамовым с 1953 по 1972 г. То, что Учение Живой Этики и «Грани Агни Йоги» связаны между собой как причина и следствие, как Солнце и его лучи, для нас абсолютно несомненно.

Все годы, которые Борис Николаевич прожил на Родине, между ним и его духовной ученицей Наталией Дмитриевной Спириной шла интенсивная переписка. Читая адресованные ей письма, понимаешь, что Борис Николаевич всецело доверял Наталии Дмитриевне. И нет других документов, которые бы с такой полнотой раскрывали всю сложность последнего отрезка жизни Посланника Иерархии Света – утончённого духа, которого не одну жизнь Готовили к работе по восприятию космических энергий, к подвигу принесения в мир Знаний Надземных.

В письмах упоминается целый ряд лиц, известных в рериховском движении, а также знакомых и друзей семьи Абрамовых – со всеми ними Наталия Дмитриевна была знакома. Это художник-космист Борис Алексеевич Смирнов-Русецкий и группа москвичей-теософов; бывшие харбинцы: семья Качеуновых – именно у них в Новосибирске сразу по приезде остановились Абрамовы, Зинаида Николаевна Чунихина – член «содружества», организованного в Харбине после приезда туда Николая Константиновича Рериха, Борис Андреевич Данилов – издатель «Граней Агни Йоги», Аркадий Падерин и его супруга Александра Сергеевна, от которой впоследствии Наталия Дмитриевна получила рисунок Бориса Николаевича «Нарциссы», Альфред Петрович Хейдок, Николай Александрович Зубчинский, он же Уранов, и его жена Лидия Ивановна – оба они в Харбине были учениками Абрамова (подробнее о них мы скажем во второй части статьи) – и многие другие.

Однако при столь явном многолюдии воин Света стоял один, опираясь только на своё устремление в те сферы, где был его Учитель, где находились его любимый Гуру и боготворимая им Матерь. Это очень хорошо понимала Наталия Дмитриевна, посвятившая Борису Николаевичу следующие строки:

Одинокое пламя

   под всеми ветрами горит;

Под грозой,

   под ударами волн озверевшего мира

      победно стоит.

Ночь темна,

   но Лампада пустыни

      во мраке бесстрашно горит.

Переписывалась с Наталией Дмитриевной и Нина Ивановна Абрамова, которая из-за болезни находилась полностью на попечении Бориса Николаевича. Она писала до тех пор, пока прибавившаяся ко всем недугам болезнь глаз не прервала этой возможности, после чего Борис Николаевич писал под её диктовку. Фрагменты из писем Нины Ивановны, которые мы тоже будем цитировать, позволяют полнее представить картину жизни Абрамовых и понять, что им приходилось преодолевать.

Перед нами параллельно проходят два плана жизни Бориса Николаевича – тяжелейший земной и высокий духовный, над которым были не властны никакие земные испытания. Его письма дают пример несгибаемой стойкости духа среди земной юдоли. Об этом и пойдёт речь в первой части статьи.

Перелистаем страницы писем.

На юбилейной конференции, посвящённой 110-летию со дня рождения Б.Н. Абрамова, мы рассказывали о попытках Бориса Николаевича обосноваться в Новосибирске, Подмосковье, Венёве, Киеве. Все эти переезды были вызваны одним: стремлением Бориса Николаевича облегчить участь жены, страдавшей даже от малейшего шума.

С 1961 г. Абрамовы живут в г. Венёве Тульской области. 21 февраля 1962 г. состоялся их переезд в Киев, неожиданный не только для Наталии Дмитриевны, которая была посвящена во многие детали их жизни, но, похоже, и для них самих.

Борис Николаевич написал об этом коротко: «Пришлось уехать из-за радио и телевизора, которые над больной Ниной Ивановной бубнили целый день, доведя её до бессонницы, потери аппетита и т.д.», – он говорит о звуках, доносившихся от соседей через тонкие перегородки. Абрамовы надеются, что переезд изменит условия их жизни. «Да, кажется, и пришло то, о чём мы с Вами мечтали. Устроимся – напишу» (письмо без даты).

Из письма Нины Ивановны о том же: «Дорогой мой друг, начала Вам писать в Венёве, а заканчиваю в Киеве. Вы, конечно, будете очень удивлены этим обстоятельством, но вот уже полторы недели, как мы здесь живём. Всё произошло молниеносно. Как Вы знаете, я болела всю эту зиму и потеряла совсем аппетит, не хотела ни пить, ни есть и плохо спала. Друзья боялись за мою жизнь и приехали, и срочно меня увезли. К тому же это было желание нашей Любимой» (11 февр. 1962 г.).

Разъяснения относительно последних слов находим в Сообщении от Матери Агни Йоги, записанном Борисом Николаевичем 16 февраля 1962 г.: «Прилагаю внимание и заботу к тому, чтобы ваш переезд состоялся. У Нас планы большие. Вы в них входите неотъемлемой частью. Значимость свою можете понять и определить по почти полному отсутствию носителей знания. (...) Поддержано будет каждое целесообразное начинание яро» (Гр.А.Й. 1962. 106).

Тяжело даются попытки обустроиться. Оставив Нину Ивановну одну в Киеве, Борис Николаевич возвращается в Венёв, чтобы отправить контейнер с необходимыми для жизни вещами, ведь переезд был действительно молниеносным. «Трудно ему пришлось с отправкой и укладкой вещей, – пишет Нина Ивановна. – Он, бедный, переутомился и на обратном пути в дороге заболел. Вернулся домой больным, и ему был предписан покой. Да, всё в наши годы не так-то просто и сказывается на здоровье» (11 марта 1962 г.).

О предписании покоя Борису Николаевичу читаем в Сообщении, которое он получил 4 марта 1962 г.: «Во всём Помогали, до мелочей. Хвалю за исполнение Указаний. Шёл на пределе всех своих физических сил. Но сломиться не Дали. Нужен покой, полный и длительный» (Гр.А.Й. 1962. 127). В это время Б.Н. Абрамову было около 65 лет.

Сложностей не становилось меньше. Нина Ивановна пишет, что Борис Николаевич прихварывал весь март и что весной надо будет вновь переезжать, полагая, что переезд будет где-то в этих же местах. Очень значительными оказались траты. Пенсию Борис Николаевич мог получать только после прописки по новому месту жительства, а пока они жили на то, что дала им, как написала Нина Ивановна, «ликвидация» некоторых вещей. Наталия Дмитриевна немедленно отправляет денежный перевод в Киев.

В ответ Нина Ивановна пишет: «Дорогой мой друг, не успели ещё отправить Вам открытку, как получили от Вас письмо и перевод. (...) Забота Ваша нас очень тронула, но ведь и Вам самой нужна каждая копейка, а Вам придётся ждать, когда она вернётся» (23 апр. 1962 г.).

Из письма Б.Н. Абрамова от 19 июня 1962 г. мы узнаём финал этой истории – через четыре месяца мытарств они вынуждены были вернуться в Венёв. За два дня до написания этого письма Борис Николаевич записал слова Учителя: «Извлечём опыт полезный из самых тяжёлых и трудных явлений нашего существования на Земле. Если не извлечём – он повторится, но в ещё более трудных условиях. Только усвоение опыта избавляет от его повторения. Сознательное к нему отношение кармически освобождает дух от уже пройденной ступени. Из опыта надо выжать всё, каждую полезную крупицу. Всё надо продумать до конца и понять смысл и цель того испытания, которое было допущено Свыше. Если цель данной ступени – познание человека, то и полученный опыт постижения природы людской должен быть осмыслен аналитически и детально, чтобы в будущем уже не допустить совершённых ошибок» (Гр.А.Й. 1962. 278).

По прошествии двух лет, в письме от 13 сентября 1964 г., Борис Николаевич скажет о людях, причастных к этой истории: «...меня жестоко подвели своей рекомендацией "благодет[еля]"... (...) К вопросу о моей осторожности, т.е. о доверии к людям, возвращаться больше не будем. Вот раз поверил по-настоящему, и меня обманули во всём, что наобещали. А ведь нам так легко было помочь, т.к. это не стоило им никаких расходов».

Такой ценой добывался опыт. Легкомыслие друзей, с чьей подачи была предпринята эта попытка переезда, осложнило и без того тяжёлое положение семьи Абрамовых.

Подошла зима. «Чтобы Вам не было так грустно своё положение, – пишет Нина Ивановна, – скажу несколько слов о нашей жизни. В этом году выдалась небывало суровая зима, и с Николина дня начались у нас морозы. Иногда градусник доходил до 36. Нашу хату натопить было невозможно, несмотря на огромное количество дров. Нам пришлось срочно покупать ещё 5 кубометров. Вы ведь ещё помните, какое количество дров у нас было закуплено летом и распилено самим Б[орисом] Н[иколаевичем]. Теперь ему пришлось пилить при 30-градусном морозе, чтобы сырые дрова мешать с сухими. Трудная выпала на нашу долю зима. Б[орис] Н[иколаевич] от непосильной работы время от времени хворает, а что сделаешь? Снегу такая масса, как никогда, и с ним ведь тоже немало работы. Вот так и развлекаемся...» (28 янв. 1963 г.)

Меньше чем через два года Борис Николаевич сообщает Наталии Дмитриевне: «У нас новый адрес: ул. Карла Маркса, д. 12, кв. 1» (19 марта 1964 г.).

Пока состояние Нины Ивановны позволяет ненадолго оставлять её, Борис Николаевич имеет возможность вырваться в Москву. Он рассказывает Наталии Дмитриевне, что ездил на выставку «по случаю памятной даты» – судя по всему, речь идёт о праздновании 90-летия Н.К. Рериха. И вскользь замечает: «С квартирой мы всё ещё благоустраиваемся. Сложил сам печку, и холод уже не так страшен» (17 окт. 1964 г.).

Через полгода (письмо от 5 апреля 1965 г.): «У нас положение без изменений. Прибавилось ещё гудение от холодильников и ещё чего[-то], чего именно – не знаем. Н[ина] И[вановна] мечется по квартире в поисках угла, где звучание тише. Бегаю в хлопотах о перемене, но подходящего ничего найти не могу. Найду ли, не знаю, но надо найти. Последнее время до Праздника было особенно тяжело...»

Летом 1965 г. Абрамовы поселяются по адресу ул. Советская, 13. Это было последнее место проживания Бориса Николаевича в Венёве. Вскоре он напишет: «...запурхался с бытовыми делами. Да и Н[ина] Ив[ановна] чувствовала себя очень неважно, ввиду возросшего шума машин, школы и т.д. По мне всё бы ничего, а вот её беспокоит каждый шум. (...) Переезд на новую квартиру, видимо, потребовал всю мою семидесятилетнюю энергию» (22 сент. 1965 г.).

Из письма от 30 января 1965 г.: «Написал бы что-нибудь повеселей, но у самого на душе невесело – трудно смотреть, как мучается близкий человек, и чувствовать свою беспомощность. Сколько труда было приложено, чтобы устроить её [Нину Ивановну] здесь или там по-человечески, и все труды завершились сердечным припадком и зависимостью новой от соизволения любителей телевизоров и нежелания их слушать с нормальной громкостью».

Трудность положения Бориса Николаевича была не только в этом. На нём лежали все совершенно чуждые ему по сути работы, которых требовала жизнь в частном доме.

4 октября 1967 г. он пишет: «Нина Ивановна запрягла меня крепко в хозяйские дела, так что рыбалка отходит на задний план. Жаль, лето кончается. Уже было минус 2 утром. Пришлось самому белить тамбур. Выполнил это без всякого энтузиазма, равно как выполняю картофельную, овощную и всю прочую нагрузку». И переходит к главному, цитируя слова Учителя: «Поистине не можете пожаловаться, что школа жизни плоха и не даёт достаточно материала для изучения, освоения и опыта. Неразумный будет огорчаться, сетовать и являть недовольство. Но мудрый порадуется тому, что ускоряются возможности его продвижения именно благодаря этим отягощениям».

В конце 1967 г., поздравляя Наталию Дмитриевну с Новым годом, он пишет: «Вы теперь убедились на собственном опыте, что на пенсионном положении работы ещё больше, чем на службе. На службе Вы хоть отдыхали от хозяйских забот и хлопот, теперь же отдыха нет, надо крутиться целый день. Добавьте к этому [топку] печей, колку дров, носку воды и газ в холодном тамбуре и отсутствие того, что хотелось бы купить, и Вы получите полное представление о моей занятости бытом. Пишу об этом потому, что вполне понимаю Ваше положение» (27 дек. 1967 г.).

Между тем ситуация у Наталии Дмитриевны в связи с болезнью матери становится очень тяжёлой, что чувствует Борис Николаевич: «Дорогая Ната! В ожидании, когда Вы соберётесь с настроением, чтобы написать мне, я написал Вам очень ругательное письмо, т.к. чувствовал, что у Вас дома весьма неблагополучно, а также и то, что Ваше внутреннее состояние мешало Вам писать. Но, получив Ваше последнее письмо с исчерпывающими подробностями о тяжкой болезни Вашей матери, решил написать уже другое, менее ругательное. Но должен Вам сказать, что Вам всё же следовало сообщить мне о том трудном положении, в котором Вы очутились. Ухаживать за такой тяжко больной, конечно, весьма и весьма нелегко. (...) Конец есть, и, кто знает, может быть, он гораздо ближе, чем Вы думаете. Это во-первых. Во-вторых, Вы верно ощутили железную хватку судьбы, от которой нельзя освободиться. Мы с Н[иной] Ив[ановной] чувствуем это очень часто. Когда мы переехали на эту квартиру, к соседке пришла женщина, желавшая обменять свой маленький отдельный домик на нашу квартиру, но соседка нам об этом не сказала. Судьба не хотела облегчить долю Н[ины] Ивановны» (20 мая 1969 г.).

Строки из письма Б.Н. Абрамова от 17 августа 1969 г.: «По-прежнему терзаемы звукопроницаемостью, Н[ина] Ив[ановна] непосредственно, а я за неё. Вот и сидим мы с Вами в условиях более чем печальных, ожидая, когда же им конец».

Из писем видна схожесть условий жизни – у Бориса Николаевича с женой и у Наталии Дмитриевны с матерью.

Фрагмент письма, написанного в конце 1969 г.: «Слово "безысходность" не совсем точно выражает Ваше положение. Правильно было бы определить как железную руку судьбы, которая не отпустит, пока не закончены с нею расчёты, – вновь подчёркивает Борис Николаевич. – Это касается как Вас, так и нас. Мы тоже чувствуем резко эту невозможность изменить создавшееся положение. Вы прикованы к больной матери, я не могу оставить больную Н[ину] И[вановну]. Но в этой схожести есть и утешение – оно в том, что, видимо, надо пройти именно через определённые условия, и именно побыть под Дамокловым мечом как чужой грубости и бессердечности, так и пройти через горнило собственных переживаний, и притом не теряя равновесия, что самое трудное, так как, казалось бы, человек, будучи терзаем обстоятельствами, имеет право на то, чтобы переживать, расстраиваться и хворать. Вы всё же пишите чаще, будет легче. Ведь до Вас, кроме нас, нет никому никакого дела. Все бесконечно равнодушны, а мы всё-таки искренне посочувствуем, так как сами переживаем то же самое. Когда сюда в эту нашу квартиру приехали, было одно радио, потом появилось другое, за другой стеной. Потом баян сперва за одной, потом второй – за другой, потом телевизор сперва за одной, потом за другой. Потом ребёнок, сперва за одной, а потом за другой, и ещё что-то, что и не знаем. Словом, судьба озаботилась полностью. Не знаем, когда и за какой стеной находится очередное терзание. Вот то же самое и у Вас. (...) Трудно мириться с болями, причиняемыми жизнью и болезнями. Но и через это приходится проходить» (30 дек. 1969 г.).

Подытоживая эту тему, Борис Николаевич посылает Наталии Дмитриевне Запись, принятую от Матери Агни Йоги 27 декабря 1969 г.: «Никакие достижения не освобождают от уплаты прежних долгов. Это следует твёрдо запомнить и не сетовать на судьбу и не возмущаться, когда приходится погашать старую задолженность. Освобождение наступает тотчас же, как только уплата произведена. С судьбою (Кармой) совершенно бесполезно бороться. Сами испытали на себе, что все попытки избавиться от тех или иных нежелательных внешних условий снова неумолимо приводили к ним же опять, и желанного облегчения не получалось, хотя и было приложено к тому очень много усилий и затрачено много энергии. Великое терпение и стойкость нужны, а также мудрость, чтобы спокойно и в равновесии выдерживать течение судьбы (Кармы)».

«Безысходность эта кажущаяся, – укрепляет Борис Николаевич Наталию Дмитриевну, – выход кверху всегда остаётся открытым. Важно понять, что вспять пути нет и что рано или поздно кончается всё. Потерпите, соберите силёнки. Хорошо приходить в восхищение, когда всё хорошо, но только в трудностях определяется истинный характер человека. Кампанелла всю жизнь почти просидел в темнице, и его ещё вдобавок пытали. Выдержал всё и написал бессмертную книгу свою "Город Солнца". Претерпел до конца и не сломился. Вот если хорошо представить себе обстоятельства, много худшие Ваших, то и Ваши не покажутся Вам такими уж трудными и безысходными. (...) А насчёт наших мучений шумами неудивительно, что было приложено к тому немало стараний. А старателей жаль, куда они пойдут и к кому, когда жить станет им здесь нечем. А на Сатурне неинтересно, и некого будет терзать. (...)

Невесёлые письма можете продолжать писать, но в уверенности твёрдой и несломимой, что придёт время, и они станут весёлыми. Помните слова: "В мире будете иметь скорбь"...»

Далее Борис Николаевич приводит отрывок из полученного Сообщения, касающийся обсуждаемого вопроса: «Все сильные сознания имеют трудную судьбу. Ибо эти трудности служат ступеньками расширения сознания. И когда этому противопоставляют они силу равновесия, остановить развитие сознания уже ничто не в состоянии. Так выковывается несломимость характера и нужные качества. Выковывать их сознательно, упорно и постоянно склонны только немногие. Но если трудности (личной) жизни встречать в таком понимании, то и отношение к ним должно измениться в корне. Тогда мужество, спокойствие и равновесие могут стать вполне осуществимыми» (16 янв. 1970 г.).

«Вот и лето, – пишет он в июне 1971 г. – Огород требует много внимания и сил, и если бы не Н[ина] Ив[ановна], конечно, я бы не стал им заниматься. Всё-то это меня не интересует. Погода приемлемая. Рыбалка неудачная, но и это мне как-то безразлично. Работы с ним и по хозяйству очень много, и времени почти не остаётся. Да и в 75 лет всё делается медленнее, чем обычно» (26 июня 1971 г.).

Из письма от 28 октября 1971 г.: «Мы живём уже совсем по-стариковски. У нас зима. Сперва была гнилая, сегодня подморозило. Живём и надеемся на то, что наша личная жизнь всё же изменится, несмотря на то, что внешних причин для этого нет никаких. Но без надежды нельзя, вот она и крепнет. В августе хворал, было скучно это делать, но ведь восьмой уже десяток. Дочитал замечательный роман К. Симонова "Живые и мёртвые", "Солдатами не рождаются" и конец "Последнее лето". Думаю, что это произведения классические».

Как видим, спокойно и коротко, как будто просто констатируя факты, Борис Николаевич описывает течение внешних событий своей жизни. Но в любых условиях его работа по получению текстов идёт не прерываясь. Он записывает слова Учителя о грядущих изменениях планетных условий, об объединении миров, которое вскоре станет реальностью, о силе огненной мощи человека и многом-многом другом, – всё это мы имеем возможность сейчас изучать.

Запись Бориса Николаевича от 13 октября 1971 г.: «Трудность Учения в том, что всё должно быть применено на практике. А что нелегко и непросто, то требует больших накоплений. Если же их нет, нужны время, устремление и самоотверженный труд над собою. Но в смысле житейском результаты труда преимуществ земных не приносят. Кто же из обывателей захочет всю жизнь гоняться за синей птицей! Можно представить себе жизнь йога-отшельника. Какое бессмысленное существование с точки зрения бизнесмена. Так всё отношение ученика к жизни изменяется в корне. И если бизнесмен приобрёл миллиарды и был очень успешен в земных делах, то в смысле духовном оказывается обокравшим себя самого, ибо в Мир духа вступает ни с чем. В этом земное и надземное не согласуются. И то, что хорошо в жизни обычной, может оказаться убийственным для жизни духа» (Гр.А.Й. 1970. 626).

В конце января 1972 г., то есть в год ухода Бориса Николаевича, Наталия Дмитриевна получила письмо, в котором он сообщил: «Дорогая Ната, продолжаем болеть вот уже целый месяц. Я постепенно выкарабкиваюсь из когтей нашего страшного гриппа, а вот Н[ина] Ив[ановна] чувствует себя совсем плохо: лежит пластом и очень мучается горлом».

Борис Николаевич просит Наталию Дмитриевну сказать об их беде общим знакомым, которые, как он пишет, «всё посылают поздравления и желают счастья, что звучит чуть ли не насмешкой над нашим фактическим состоянием. Помните слова: "Когда станете у стены плача...". Вот мы и стоим, в общем, все эти тяжкие годы. Стоите и Вы. Ярое идёт познавание сердец человеческих. Нашлись добрые люди и помогали, даже разжечь печку, когда я лежал с температурой 40 градусов совершенно беспомощный. (...)

Наш грипп необычный, говорят, какой-то особый. Считаю таким же тяжким, как тиф, был смертельный случай. Один 30-летний инженер сгорел за 6 дней, и я в начале болезни подумал, уж не конец ли приходит – так было тяжко и мучительно. В ответ ясная мысль: готовьтесь к жизни. В общем же трудно нам очень: старые, беспомощные и без всяких удобств. Это даже трудно представить. ...Многое вспомнилось. Вспомнилось, как тяжко болели наши Дорогие. Но, как сказано было, "нет худа без добра". Для сознания многое как бы стало яснее и поставлены точки над "и". (...)

У нас, как назло, стоят страшные морозы до 30, не натопишь. А мы всё продолжаем получать письма с пожеланием счастья и т.д., словно ирония над нашей бедою. (...) За дни болезни пересмотрел свою жизнь. Ни за что внешнее ухватиться нельзя. Всё прошло без следа. А ведь было так реально и навязчиво» (22 янв. 1972 г.).

Через месяц Борис Николаевич пишет: «Я потихоньку выбираюсь, хотя ещё есть слабость и болезнь пытается осложниться, но Н[ина] Ив[ановна] мучается ещё с горлом и чувствует большую утечку сил» (20 февр. 1972 г.).

Строки из письма Б.Н. Абрамова от 5 апреля 1972 г.: «...судьба, лишая одного, возмещает сторицей другим, и это другое уже ни за что не променяешь на то, чего лишила судьба. (...) Но всё же было бы веселее, если бы близкие были около. (...) Чую, что Вы дошли до точки с болезнью матери и своими. Но держитесь. Судьба часто больно бьёт тех, кого любит. Парадокс, но это так».

Состояние здоровья матери Наталии Дмитриевны совершенно исключало возможность покидать её, и в последние четыре года жизни Бориса Николаевича Наталия Дмитриевна не могла приезжать в Венёв, как это было раньше.

Земная жизнь Бориса Николаевича Абрамова подошла к концу. 5 сентября 1972 года, в день своего ухода, среди текстов, которые он принял, были такие слова: «Когда слишком уж тяжко, надо просто переждать время, зная, что изменятся токи и можно будет дышать. Самотекучесть момента указывает на то, что неизбежно это изменение пространственных токов, давящих на сознание» (Гр.А.Й. 1972. 527)⁸.

Дыхание, о котором сказала Матерь Агни Йоги, Борис Николаевич в этот день обрёл уже в надземном.

* * *

Из письма Бориса Алексеевича Смирнова-Русецкого от 19 сентября 1972 г.: «Дорогая Наталия Дмитриевна, с глубокой скорбью узнали мы о внезапной кончине Бориса Николаевича. Для меня это известие было тем более неожиданно, что всего две недели назад (25.08) я был у Б[ориса] Н[иколаевича] и порадовался его хорошему виду, бодрости. Казалось, все последствия зимнего гриппа изгладились. Как всегда, много толковали о будущем, и Б[орис] Н[иколаевич] говорил мне: "Ну, я ещё долго буду жить". Эта уверенность была у него постоянно; правда, после зимней болезни, когда они оба были на грани смерти, у меня всё время было какое-то скрытое беспокойство об их судьбе. Но думалось, что опасность подстерегает их в холодные, суровые зимние дни, а отнюдь не в эти тёплые ясные дни осени. (...)

Последний путь был краток – Вы знаете, наверно, белую церковь и кладбище около рынка. Это всего около 10 мин. ходьбы от их дома. Под могилу отвели прекрасное место, близко от алтаря церкви и около ограды.

Был бледный осенний день. Тускло светило солнце. (...) Сельской тишиной повеяло от этой только ещё закрывшейся могилы, с одной стороны овеянной тенью от клёна, с другой – окружённой кустами сирени и акаций. (...) Этот маленький, захудалый городок, который я полюбил благодаря Б[орису] Н[иколаевичу], отдал ему последнюю дань и предоставил, может быть, лучшее, что имел: тишину сельского кладбища».

Фрагмент из письма Лидии Васильевны, жены Б.А. Смирнова-Русецкого, от 15 сентября 1972 г.: «Дорогая Наталия Дмитриевна! Часто мысленно к Вам обращаемся, особенно теперь, когда так неожиданно ушёл Б[орис] Н[иколаевич]. Эта весть поразила нас своей невероятной неожиданностью. (...) Зимой Б[орис] Н[иколаевич] сильно болел азиатским гриппом с высокой температурой. Лето было ужасное: засуха и какая-то небывалая жара. Доходило до +36 градусов. Б[орису] Н[иколаевичу] приходилось поливать огород, носить воду из колонки. Затем он наготовил много чудесных берёзовых дров, но сам один пилил и колол – надорвал сердце. Прежде он нанимал. Пожилая соседка приходила и раньше топить печь, теперь тоже обещала. Б[орис] Н[иколаевич] давал уроки английского языка. Это тоже было подспорьем. Всё это очень, очень грустно».

За два дня до ухода, 3 сентября 1972 г., Б.Н. Абрамов записал: «Поле боя оставить нельзя. Значит, волны тяжких пространственных токов и удары стихий надо силы найти встретить мужественно и спокойно. Разновесию противопоставляется равновесие, тьме – Свет, безнадёжности момента – несломимая вера в конечную победу Света над злом».

Закончим первую часть статьи стихотворением, написанным Юлией Стройновой под впечатлением от этой Записи Бориса Николаевича Абрамова:

«Поле боя оставить нельзя».

Безнадёжность момента – лишь майя.

Нужно силы все духа собрать

И идти напролом, тьму сражая.

Наша вера в победу над злом,

Устремление ярое к Свету

Несломимую стойкость даёт:

Мы идём – и за нами победа! 

II. «Одиноко стоит вознесённая к небу вершина...» (Стихотворение Н.Д. Спириной)

Нужны продолжатели, которых не остановит ничто.

Великое наследие надо претворить

в конкретные формы, доступные людям.

Грани Агни Йоги. 1955, 548.

В переломный момент истории развития человеческой цивилизации, на смене эпох и рас, из Твердыни Знания в мир пришло Учение Живой Этики. Учителя' предупредили: «На пути к Миру Огненному напомним о Последнем Зове» (Мир Огненный. III. 328). Грозные космические сроки, когда должна решиться судьба планеты, приблизились вплотную. О нашем времени в Учении сказано: «Мир содрогается от напряжения. События нагнетаются. На всех планах энергии Света состоят из всех устремлений создать лучшее будущее и удержать Мир от разрушения» (Мир Огненный. III. 327).

Давая Учение Живой Этики – тот самый «Последний Зов» человечеству, – Великие Кормчие планеты предусмотрели возможность помочь землянам и в том, чтобы дать расширенное представление о многих аспектах Высшей Мудрости, изложенных в Учении.

Рерихи пришли в мир не одни, за ними шли их ближайшие, готовые к выполнению своей части Великого Дела. «Мои трансформаторы Света», «цементировщики пространства», «передатчики Лучей, из Твердыни идущих» – так называет Великий Учитель способных без искажений воспринимать мысли, идущие из Мира Горнего, и передавать их людям.

Таким чистейшим посредником, получавшим Знания от Великих Индивидуальностей, а позднее и от Рерихов, смог стать Борис Николаевич Абрамов. «Мой сын Борис» – так называла его Матерь Агни Йоги, Елена Ивановна Рерих. Она видела Бориса Николаевича своим ближайшим помощником в совместной работе над её сокровенными архивами.

Записи Б.Н. Абрамова известны сейчас как «Грани Агни Йоги». Дальние Миры и возможность общения с ними, непостижимый в своём величии и значении образ Матери Мира, призыв Cтарших Братьев к человечеству о сознательном сотрудничестве, который можно реализовать только путём борьбы с наростами духа, и методы этой борьбы – всё это лишь малая часть тем Живой Этики, которые рассматриваются в этих книгах.

С 1993 года тексты бесед Б.Н. Абрамова с Учителем Света стали доступны всем. Появление «Граней Агни Йоги» совпало с тем временем, когда книжные прилавки заполнились писаниями всевозможных «контактёров», а их выступления собирали огромные залы. Смутить неискушённых людей, находящихся в духовном поиске, обвалом текстов, идущих из Тонкого Мира, было несложно. Перед Наталией Дмитриевной Спириной стояла труднейшая задача: предупреждая о лжеисточниках и их авторах, в то же время утверждать имя Бориса Николаевича Абрамова и его труды. В полной мере эту позицию разделял и издатель «Граней Агни Йоги» Борис Андреевич Данилов, проделавший немалую работу, чтобы Записи Абрамова увидели свет. В тот период оба они – духовная ученица Бориса Николаевича и издатель его Записей – работали в тесной связи, совместно решая вопросы публикации.

Наталия Дмитриевна, вспоминая, как в Харбине, на занятиях по Живой Этике, Борис Николаевич читал принятые им Сообщения, написала в предисловии к первому тому «Граней»: «Луч Учителя, идущий через эти Записи, высвечивал то, что мы раньше не замечали или недомысливали. (...) ...Записи незаменимы, как спутники книг Живой Этики. Они делают книги ближе к нам. Тот же неиссякаемый поток мысли Учителя струится через них и, воспринятый ближайшим к нам иерархическим звеном, становится доступнее для нас. В помощь идущим за Основоположниками последователям по сложным, извилистым тропинкам земной жизни, самоотверженным труженикам Общего Блага, даются эти труды. И по мере продвижения по пути духа они будут всё более и более оценены».

Впервые публично о своём духовном учителе Наталия Дмитриевна рассказала ещё до выхода «Граней» в радиопередаче «Путь духа», прозвучавшей по новосибирскому радио в апреле 1991 года. Ясно и определённо она подвела итог: «Таким образом, став принятым учеником (Рерихов. – Ред.), Борис Николаевич стал звеном в иерархической цепи и, в свою очередь, присоединил и нас к ней»¹.

Известность и авторитет Наталии Дмитриевны к тому времени были уже очень высоки. Никогда и никому не навязывая своего понимания, она была бескомпромиссна во всём, что касалось Записей Б.Н. Абрамова, и если о них заходила речь, прямо высказывала своё мнение, невзирая на то, с кем приходилось об этом говорить, а часто – и сражаться, утверждая Высокий Источник этих Записей. Всё, касающееся миссии её духовного учителя и наставника жизни, было для Наталии Дмитриевны свято.

Пять лет назад в двух заключительных томах писем Елены Ивановны Рерих к разным корреспондентам, изданных Международным Центром Рерихов, были опубликованы её письма и к семье Абрамовых. Свидетельства Е.И. Рерих стали широко известны, чем была поставлена последняя точка в этом вопросе. Однако до настоящего времени не прекращаются попытки низвести тексты Записей, данные Учителями через Абрамова, уравняв их с другими, полученными якобы из Высшего Источника, – никем и ничем не подтверждённые, разве что самомнением их получателей.

В нашем сообщении скажем о текстах Николая Александровича Зубчинского – бывшего ученика Бориса Николаевича Абрамова, работы которого опубликованы под псевдонимом Уранов.

Говоря об этом, коснёмся очень серьёзного, основополагающего вопроса, который должен решить для себя каждый человек, взявший в основу своего мировоззрения Учение Живой Этики. Это вопрос Иерархии, вопрос иерархической цепи. Целая книга Учения посвящена этому вопросу, много говорится о нём и в других книгах Учения. Сурово сказано и об отступничестве: «Каждая порванная нить свивается петлёй. Смысл не в устрашении, но лишь в желании лучших достижений» (Надземное. 29).

Обратимся к событиям 18-летней давности. В 1995 году, узнав, что Международный Центр Рерихов собирается издавать труды Уранова, Наталия Дмитриевна Спирина и Борис Андреевич Данилов обратились в МЦР с письмами, в которых выразили своё отношение к готовящейся публикации.

Из письма Н.Д. Спириной: «Я была очень обес­покоена, узнав, что Ваше издательство собирается выпустить "ментаграммы" ("Жемчуг исканий") Николая Уранова (Зубчинского) по рекомендации Л.М. Гиндилиса. Этот труд относится, к сожалению, к той категории, о которой писала Е.И. Рерих: "Удивительно сознание людское! Оно готово поверить любому самоутверждённому и ничем не подтверждённому земному авторитету, передавшему весть, полученную якобы из Высшего Источника" (31.07.1937). Дело в том, что Уранова я знаю очень давно. Он мой земляк по Харбину (Китай), и, кроме того, он, так же как и я, был учеником Бориса Николаевича Абрамова, но потом, вскоре по приезде на Родину, отказался от Абрамова под тем предлогом, что он якобы "перерос своего учителя". (...) Сейчас немало людей, у которых открываются медиумистические способности, и они начинают воспринимать сообщения из тех слоёв Тонкого Мира, которым они соответствуют по своему духовному и нравственному уровню, и не более того. Но, как правило, эти люди приписывают себе контакт не менее как с Учителем Учителей, Высшим Разумом или Господом Богом. То же можно сказать и об Уранове, который, порвав со своим земным Гуру, оторвавшись от своего иерархического звена, стал записывать сообщения на темы Живой Этики с добавлением домыслов, своих и приходящих к нему из Тонкого Мира, где, как известно, немало персонификаторов, выдающих себя за Великих Учителей и диктующих свои измышления тем, кто им доверился.

Нужно ли изданием материалов из такого сомнительного источника отвлекать людей от первоисточников, данных через Елену Ивановну Рерих, знание которых необходимо сейчас как никогда?»²

Обращения из Сибири результата не дали. До настоящего времени труды Уранова распространяются МЦР, там же прошли и так называемые «Урановские чтения».

Отход Зубчинского от своего духовного руководителя, о чём неоднократно рассказывала Наталия Дмитриевна, начался ещё в Харбине. Сообщения, полученные Борисом Николаевичем в 1958 году, напрямую касаются этих событий. Приведём слова Учителей, комментирующих процесс отрыва Зубчинского от своего иерархического звена.

Учитель говорит: «Отношение друга изменилось в корне, сам стал умён. Потому от дальнейших попыток доказывать что-то или делиться своими знаниями надо отказаться. Приемлемость отсутствует – и всё обратится против. Так закрывшееся сердце мимо пройдёт готового открыться ему Источника Знания, Данного Мною» (Гр.А.Й. 1958. 455).

Эту тему продолжает Матерь Агни Йоги: «Словам не верь, они не выражают того, что скрыто за ними. Нет прежнего друга. Испытание не выдержал. Надо перевести в подготовительный класс. Если друг ценности Записей не понимает, утерян контакт. (...) Тебя умаление происходит, и тем умаляют Даваемое через тебя Владыкой. Вред глубже, чем кажется. Восприемник предполагаемый не выдержал даже предварительного испытания. Надо дать время, и оно или вновь сблизит, или ещё отдалит. Время сейчас разделения. Низводить себя не давай, ибо нами поставлен» (Гр.А.Й. 1958. 456).

Сообщение от Гуру: «Так запишем ещё в книгу опыта жизни: друзья познаются во времени. Много ли верных осталось у нас? А сколько их было, ходящих вокруг и получающих много. Оторвавшийся от непосредственного звена пресекает свой путь, пока кто-то, и где-то, и когда-то вновь на себя его тягость не примет. Мы уклоняемся от цепь связи порвавших» (Гр.А.Й. 1958. 457).

Вопрос о Зубчинском затрагивался и в переписке Бориса Николаевича и Наталии Дмитриевны. Читая фрагменты писем, касающиеся супругов Зубчинских – Борис Николаевич рассматривает их как одно целое, – хорошо ощущаем, что для него ситуация ясна: отрыв в духе уже произошёл, и никакие попытки возобновления отношений, чего очень желали Зубчинские, не спасут положение. И хотя Борис Николаевич пишет очень кратко, сдержанно, мы не можем не почувствовать, как тяжко ему дался отход «предполагаемого восприемника». Даже в воспоминаниях он не хочет касаться того, что связано с этим человеком. В письмах к Наталии Дмитриевне он именует Зубчинского не иначе, как «дядюшка Лены», ни разу не назвав его по имени. С Леной – племянницей Зубчинского – Борис Николаевич общался, интересовался её жизнью, расспрашивал о ней Наталию Дмитриевну. Лена входила в число тех, кого Наталия Дмитриевна по указанию Бориса Николаевича знакомила с его Записями.

Из письма Бориса Николаевича от 5 апреля 1965 г.: «Получил ещё письмо от дядюшки Лены. Моё письмо он получил. Предлагает прислать лекарства, которые трудно достать, предлагает помощь. Сожалеет, что я не могу сдвинуться с места, и, видимо, очень хочет писать. А ведь я ему прямо сказал, что ворошить прошлое не хочу, неужели не понимает почему. Но больше отвечать им не буду. Если же Лена опять к ним поедет, то объясните ей и попросите передать, чтобы письмами больше не беспокоили».

В одном из писем Борис Николаевич характеризует Зубчинского популярной фразой из комедии Грибоедова: «А он не потерпит никого и ничего, кто "может сметь своё суждение иметь"» (30 декабря 1969 г.). В другом пишет: «Он же на Вас сердит особенно за то, что не восхитились тем, чем восхищался он, и за то, что перестали им самим умиляться. Но и это касается лично только Вас и меня. (...) Я-то не ссорился, просто перестал держать их у сердца. И это опять-таки не моя вина» (4 ноября 1970 г.).

Из письма от 12 декабря 1970 г.: «Получил от Лениного дядюшки цитату, по словам дядюшки от самого Владыки, и уверяет меня, что это действительно так. Словом, деваться некуда, слушай и умиляйся, хотя её содержание прямо противоположно тому, что говорила Елена Ивановна, и моему убеждению. Не зря Вы переживали».

Из писем Бориса Николаевича мы узнаём, насколько непримиримым было отношение Наталии Дмитриевны к Зубчинским. Высказывая своё определённое мнение о Зубчинском и подтверждая его своим поведением, Наталия Дмитриевна – единственная из ближайшего окружения Бориса Николаевича – делает то, что не может сделать он сам, – она защищает своего учителя.

Несмотря на ясно выраженное нежелание Бориса Николаевича возобновлять отношения с Зубчинскими, они не прекращают настойчивых попыток восстановить их, в том числе и через Альфреда Петровича Хейдока. Привлечённый Зубчинскими, он очень активно берётся за решение этой задачи.

Скажем немного о А.П. Хейдоке. О нём говорится в письмах Николая Константиновича Рериха, его неоднократно упоминает и Елена Ивановна. Талантливый литератор, он писал рассказы, сказки, эссе, очерки. А.П. Хейдок, так же как и Б.Н. Абрамов, получил от Н.К. Рериха кольцо ученичества.

Судьбы Абрамова и Хейдока сложились по-разному. Уехавшему в 1947 году в СССР Альфреду Петровичу пришлось пройти через репрессии. После ссылки, с 1956 года, он жил в Казахстане. Б.Н. Абрамов, как мы знаем, вернулся на Родину в 1959 году, о его жизни после возвращения мы говорили в первой части сообщения.

Прошли годы. О том, что после многих лет безвестности объявился Хейдок, Борису Николаевичу сообщила Наталия Дмитриевна. По письмам Бориса Николаевича чувствуется его желание встретиться с Альфредом Петровичем. Он надеется и даже не сомневается, что Хейдок верно поймёт и почувствует его миссию восприятия Высоких Записей.

В письме к Наталии Дмитриевне от 16 июля 1968 г. Абрамов говорит: «Конечно, и мне хотелось бы поделиться с Петровичем своими впечатлениями: рассказать ему о своей жизни. Всё, что Вы знаете обо мне, я рассказал бы и ему, при условии, что это при нём и останется. Мне бы хотелось, чтобы он имел представление о том, что Вы так любите и хотите иметь³, и также и о Матери. (...) Расскажите о нашей жизни, болезни жены... и как Вы занимались. Очень бы хотелось и мне повидаться. Может, он сможет и у нас побывать? Что он думает делать? Ведь ему уже много лет, старше меня на 5 лет».

Судя по переписке, в 1969 году Хейдок встретился с Наталией Дмитриевной. Эта встреча произвела на Наталию Дмитриевну крайне неприятное впечатление, и вызвано это было отрицательным отношением Альфреда Петровича к Записям, получаемым Борисом Николаевичем. Она тут же сообщила об этом Абрамову.

В ответ Борис Николаевич пишет, что вскоре после встречи Наталии Дмитриевны с Хейдоком и резкого разговора между ними Хейдок получил его письмо, которое, по словам Абрамова, «сняло словно пелену с его глаз, он поверил каждому его слову, понял свою ошибку и тотчас же решил исправить всё, что он сделал и что от него зависит. Мне не писал, т.к. кто-то сказал ему, что я не желаю с ним переписываться. К Вашим словам и ко всему, что Вы говорили, он отнёсся предвзято и с предубеждением, т.к. кто-то... убедил его, что стихи мои и всё прочее ничего не стоят, т.к. источник вдохновения весьма невысок. Он этому поверил, отсюда и неприятное впечатление от Вашего разговора. Ему что-то наговорили и налгали обо мне, и поэтому, пишет он мне, "я вступил в яростный спор с Н.Д., во время которого наговорил резкие слова по твоему адресу, как мне не следовало говорить. За эти слова я у тебя прошу прощения и, зная, что ты знаешь мою страстную натуру, надеюсь, что ты меня простишь. Я сам себе удивился, что так вспылил. Вскоре затем я получил твоё задержавшееся письмо – оно меня сразу убедило в твоей правоте. И тогда я понял, что вредный туман сплетни около тебя надо рассеять, и решил приложить к этому все усилия. Уже кое-что в этом направлении сделал". (...) К Вам и он, и я останемся признательными на всё будущее, что Вы дали возможность рассеять злостную, тонко задуманную и имеющую в потенциале следствие, клевету. Кому она на руку? Об этом можно подумать! Не только меня ею хотели унизить и умалить! Поссорить людей легко, но подумать о следствиях этой ссоры и понять её смысл можно, лишь зная хвостатых. (...) Когда с человеком не видишься тридцать лет, сомнение подбросить легко...» (5 августа 1969 г.).

Хейдок едет к Абрамовым в Венёв и по возвращении пишет: «Дорогая Наталия Дмитриевна! Я, безусловно, причинил Вам боль во время нашего последнего разговора и очень прошу Вас простить меня за это – я был неправ. Я только что вернулся из Москвы. Пять дней провёл у Бориса Николаевича и Нины Ивановны. Наша встреча была очень сердечной. Все недоразумения между нами сожжены – их нет и больше не будет. Остаётся огромная радость за труд Б.Н. Враждебные элементы много приложили усилий, чтобы нас поссорить. (...) Может быть, нам с вами удастся ещё когда-нибудь встретиться. Я был бы рад такой встрече. Шлю Вам самые сердечные пожелания!» (20 октября1969 г.).

Несмотря на столь покаянное письмо, отношение Наталии Дмитриевны к Альфреду Петровичу осталось настороженным. Негодование, вызванное первоначальным отношением Хейдока к Борису Николаевичу и его Записям, не мог сгладить даже сам Борис Николаевич. Он неоднократно возвращался в письмах к этому вопросу, стараясь примирить Наталию Дмитриевну с первой реакцией Хейдока.

Из письма Абрамова от 16 января 1970 г.: «Кстати, он написал Вам осенью письмо, ответа не получил и думает, что Вы обиделись или письмо не получили. А Вы, если же действительно обиделись, не обижайтесь больше. Ведь если ставить каждое лыко в строку и ничего не прощать, то и жить невозможно, ибо сучки в глазах есть и у нас. А если напишете, да ещё пару строчек добавите из того, что когда-то его возмущало, а сейчас приводит в восторг, то и он, если попросите взамен, пришлёт Вам тоже, но то, чего нет у Вас. Вот и получится хорошо, и круг безысходности будет пробит».

Борис Николаевич просит Наталию Дмитриевну переписывать для Альфреда Петровича имеющиеся у неё тексты Записей: «Он и меня просит, но разве его аппетит можно насытить. Я видел, как он насыщался до одурения, до полного перенасыщения, пока не сказал, что больше не может, устал» (30 ноября 1969 г.).

Забегая вперёд, приведём слова Учителя, относящиеся к реакции Хейдока на Записи Бориса Николаевича. Это Сообщение Борис Николаевич получил в 1972 году, за несколько месяцев до ухода: «Вот посетил друг после более тридцатилетней разлуки и говорил беспрерывно до полной исчерпанности сил. Подумайте, полезна ли была подобная болтливость и не были ли результаты её разрушительны, хотя и говорил он о вещах, близких сердцу и имеющих касательство к Учению» (Гр.А.Й. 1972. 234).

Все харбинцы из окружения Абрамова знали, что Николай Зубчинский был самым старшим и любимым его учеником. Вскоре после встречи с Б.Н. Абрамовым Хейдок едет в гости к Зубчинским и там сразу же, без раздумий, принимает их объяснение причины расставания Николая Зубчинского с Борисом Николаевичем. Более того, Альфред Петрович больше не внимает доводам самого Абрамова и его неоднократным просьбам не заниматься этим вопросом. Много горечи принесли Борису Николаевичу упорные попытки Хейдока из лучших побуждений – так он это понимал – «исправить ситуацию».

Из письма Бориса Николаевича к Наталии Дмитриевне от 2 марта 1971 г.: «Теперь в своём миротворческом экстазе он взывает к моей совести, чтобы я забыл прошлое и помирился. И это всё он делает, несмотря на мои повторные просьбы не писать и не заниматься этой канителью, которая только углубляет взаимо­непонимание. Но я и не ссорился, а просто перестал думать. (...) Печально то, что всё, что я ему пишу, отскакивает от него как от стены горох, не производя на него впечатления, и он долбит своё. То, что ему там [у Зубчинских] говорят, по его словам, не подлежит ни малейшему сомнению. Я же проявляю ошибочное отношение. (...) Считаю, что он не имел морального права вмешиваться в то, что его не касается, и я ему об этом сказал, но он долбит своё. Вот уже никак не думал, что втянут в эту воронку. (...) "Мне", говорит, "пришла прекрасная просто мысль помирить вас. Вот я и стараюсь". (...) Воображаю, что они намудрят, и особенно обидно, что это делает одарённый и способный человек, которому идёт восьмой десяток и который всё время трудится не покладая рук. (...) Но, увы, виноват во всём я сам. Покойный сын Дорогого (Ю.Н. Рерих. – Ред.) мне сказал, что не надо ему писать. Прошло десять лет, думал, что человек изменился, и... написал. А вот результаты! (...) Грустно, когда одарённые люди не видят у себя перед носом».

В последующих письмах Борис Николаевич вновь возвращается к этой теме, констатируя, что активное вмешательство Хейдока в его отношения с Зубчинским продолжается: «Он – как глухарь, за своими словами теряет способность слушать и понимать, когда говорят другие», – пишет Абрамов 28 октября 1971 г. Об этом же сокрушается и Нина Ивановна: «Жаль, что Петрович всё дует в свою дудку, несмотря на все объяснения. Ощущения Ваши верны. Хотелось бы о многом поговорить, но уже когда встретимся» (без даты).

Слова Учителя от 2 февраля 1972 г.: «Держались тобою, как будут держаться теперь – сук подрубивши, за который держались? Но не доходят слова, и уши оглохли – их тьма заложила. Когда-то поймут, но что пользы – упущенные возможности не вернутся. Страшно это ослепление тьмою, когда очи не видят, смотря, и уши не слышат, хотя слова проникают в мозг. Но воля свободна избрать путь тьмы или Света. О Чаше разбитой давно уже Сказал. Пытался ты склеить обломки. Но такие сосуды не радуют к празднику духа. (...) Ступень одиночества духа столь же неизбежна, как и период бездомного хождения. Оставленный всеми, лишённый всего, себя победивший в себе и крест свой принявший приходит ко Мне победитель» (Гр.А.Й. 1972. 16).

Итог «понимания» А.П. Хейдоком миссии Б.Н. Аб­рамова и деятельности Н.А. Зубчинского следующий. В 1981 году, через месяц после ухода Зубчинского, Хейдок пишет статью «Жизнь – подвиг», посвящённую его памяти. Труды Зубчинского он называет «золотыми ключами к Завету Майтрейи – Учению Живой Этики», а самого Зубчинского «великим по­движником, одним из величайших людей современности», «Прометеем, приносящим огонь Неба на Землю». Можно только сожалеть, что в своей экзальтации Хейдок забыл, что огонь Неба на Землю принесли Рерихи, но никак не Зубчинский.

А.П. Хейдок прожил долгую жизнь – 98 лет. За год до своего ухода, уже ослепший, он приехал в 1989 году из Змеиногорска в Новосибирск на конференцию, посвящённую 110-летию со дня рождения Е.И. Рерих, с докладом «Подвиг Матери Агни Йоги», который прочла его секретарь-попечитель Л.И. Вертоградская.

«Иерархия не значит устойчивость покоя, но устойчивость среди борьбы», – сказано в Учении (Иерархия. 233). Отношение Наталии Дмитриевны Спириной к Борису Николаевичу Абрамову навсегда останется примером стойкости и абсолютной преданности своему духовному учителю.

В конце 1990-х годов, спустя много лет после ухода Б.Н. Абрамова, Наталии Дмитриевне нередко приходилось отвечать на вопросы, касающиеся её земного учителя и его учеников, а также так называемых «посланий сверху». Так, на встрече с представителями Рериховских обществ она сказала: «Появляются контактёры, получающие вести из "высшего источника". Эти источники очень индивидуальны и зависят от степени духовности получающего. Предпочтительней ими не пользоваться, а держаться Указанной нам Иерархической Цепи: Учитель, Его ближайшие ученики Рерихи, а за ними Б.Н. Абрамов, признанный ученик Рерихов; и через него давалось то, что нужно было на данный момент. Записи Б.Н. Абрамова являются сопутствующим пособием для изучающих Учение Живой Этики (Агни Йогу)».

«Я вспоминаю прискорбный случай, когда самый старший, любимый ученик Б.Н. Абрамова сказал, что перерос его, – и оторвался полностью. Сам стал получать записи, не принял Записи Бориса Николаевича – и в результате остался в своём гордом одиночестве. Образцы своих записей он присылал, я их читала. Там не было того, что я называю "вибрациями"; он черпает это из себя и ничего нового не добавляет, не расширяя понятий, это только какие-то перепевы.

Борис Николаевич говорил: "Близких мне людей я держу у сердца". Его ученик, который отказался от него, стал о нём очень неуважительно говорить. И Борис Николаевич сказал страшную вещь: "Я перестал держать его у своего сердца". И всё. Он его не осуждал, он перестал держать его у своего сердца, и тот остался сам по себе. Это страшно для будущего, хотя он этого мог и не заметить в своём величии. Он очень возвеличил себя».

Завершая разговор о Записях Б.Н. Абрамова, приведём слова Учителя: «...Записи эти – для всех, идущих вперёд, к вершинам духа. Идут все, значит – для всех. И сила дана в них, сила преобразовывать и преображать временную и растущую сущность обновляющегося человека. И будут читать их миллионы и благодарить тебя, принявшего на свои плечи задачу облегчить путь восхождения духа. Владыка Остаётся Владыкой, но ты – человек, такой же, как и собратья твои, далеко не достигший ещё совершенства. И слово твоё, зовущее и зажигающее дух, не может не быть близким и понятным тем, кто будет проходить тою же дорогой. Уже никто не вправе бросить упрёк, что твой голос звучит с недоступных вершин духа, духа, достигшего ступени Великого Учителя, что высота твоя отделена от людей целым большим Кругом Эволюции. Но ты – человек, и не может быть оправданий для них и ссылок на невозможность указуемых достижений. Вот для чего нужны близкие ученики – дать близкий пример возможности применения Учения в жизни. Многих могла бы отпугнуть невозможность достичь всего, о чём указуется в Записях, но пусть поймут, что даётся на тысячелетия роста» (Гр.А.Й. 1955. 432).

«Нужно помнить, – сказано в Учении, – что и земные силы не откликаются без письма. Такой же ток, совершенно вещественный, возникает при сознательном обращении к Иерархии» (Мир Огненный. I. 268).

Мы очень надеемся, что наши земные учителя Борис Николаевич Абрамов и Наталия Дмитриевна Спирина, судьбы которых неразрывно связаны, чувствуют наше устремление к ним, единый благодарный отклик наших сердец на их земной подвиг.

III. «За каждый шаг вперёд ты заплатил сполна...» (Стихотворение Н.Д. Спириной)

В предыдущих публикациях мы говорили о необыкновенной стойкости духа, которую являл в тяжелейших жизненных испытаниях Борис Николаевич Абрамов. В заключение расскажем подробнее об отношениях между Наталией Дмитриевной Спириной и её духовным учителем и подумаем о том, как осмысление текстов их писем может помочь в нашей жизни, когда мы ищем решения в каких-то ситуациях либо наблюдаем происходящее со стороны, давая увиденному оценку в своём сознании. Письма побуждают задуматься о многом.

Ученики и другие харбинцы

В статье «Нет ничего прекраснее путей сердца...», основанной на письмах Елены Ивановны Рерих к семье Абрамовых, мы говорили об ученицах Бориса Николаевича и о том, как сложились их судьбы после расставания с ним⁴. Эта тема затронута и в переписке Абрамовых с Наталией Дмитриевной.

Из письма Нины Ивановны Абрамовой от 9 декабря 1961 г. об Ольге Кулинич: «Итак, Кука уехала. Просила передать Вам свой прощальный привет, т.к. сама она уже не успела всем написать. Помните сон ребёнка – плывущий островок и прочее? Так кто же остался на этом островке? Выходит, только трое. Вот и все трудности легли на их плечи. Вот и тяжко им невыносимо. Что же сказать? Пожелаем ей доброго пути, а время покажет всё остальное. Лёгкое – трудному предпочесть приятнее. Интересно, как сложится её жизнь».

Говоря о «троих», Нина Ивановна имеет в виду их с Борисом Николаевичем и Наталию Дмитриевну. Напомним, что «ребёнком» Абрамовы называли Ольгу Копецкую. Борис Николаевич не забывал о ней до конца своей жизни. Наталия Дмитриевна рассказывала, что для Бориса Николаевича решение двух его ближайших учениц, Ольги Копецкой и Ольги Кулинич, ехать в Австралию, а не в Россию, было ударом: «Я помню, – говорила она, – как мы провожали самую его близкую ученицу, – как было тяжело! Борис Николаевич стоял неподвижно на перроне. Она была уже на подножке поезда; поезд тронулся и стал отходить. Он молча смотрел на неё. Мне было невероятно тяжело это видеть, потому что самой было жаль с нею расставаться, так как за многие годы совместных занятий мы сблизились. Кроме того, я понимала, что поезд увозил её "в никуда", ибо никаких духовных перспектив этот переезд ей не сулил. Но больше всего я переживала за него»⁵.

Вскоре после отъезда Ольги Абрамов записал слова Матери Агни Йоги: «Не горюй. Дочка вернётся другой – любящей, заботливой и оценившей. Вернётся, – я говорю, – холод и голод пустыни людской испытав и пустоту благополучия. Снова потянется сразу, как только почует, что потеряла в тебе. Такого, как ты, не найдёт и не встретит уже больше нигде, и никто не заменит тебя. И ближе для духа будет. Потому говорю: "Не горюй. Даль не преграда". Вдали стать можно ближе, чем около бывши. Вернётся другой, такою, какой хотят её видеть – сердцем горящей, и к нам устремлённой, и дух свой предавшей Владыке» (Гр.А.Й. 1958. 806). Размышляя над этой Записью, приходим к выводу, что она относилась не к оставшемуся отрезку жизни Бориса Николаевича, её можно отнести к будущему, далеко выходящему за рамки данного воплощения участников этой истории.

За год до своего ухода Борис Николаевич написал Наталии Дмитриевне: «Да, Вы правы, Ольга получила то, о чём мечтала и что хотела иметь, но, увы, желаемого удовлетворения это ей не принесло. Вот и Вы мечтали и о пенсии и городке и своём уголке. И тоже получили, и тоже желаемого счастья Вам это не дало. Но у ней дело обстоит хуже из-за чечевичной похлёбки» (26 июня 1971 г.).

Уход Ольги Адриановны Копецкой из жизни (в 1999 г.) болью отозвался в сердце Наталии Дмит­риевны. Она говорила сотрудникам: «Мы были с ней так связаны, ведь столько лет занимались в группе Бориса Николаевича! Несмотря ни на что, я очень ощущала её присутствие на Земле, и это как-то поддерживало меня. А теперь не осталось никого, кто знал так близко Бориса Николаевича».

Круг знакомых и друзей семьи Абрамовых по Харбину был не мал. Из писем хорошо видно, как с течением лет менялось отношение к Борису Николаевичу некоторых когда-то близких ему людей.

Об одном их общем знакомом он пишет Наталии Дмитриевне так: «Ж. не поздравил даже с Новым годом, как делал это раньше. Неужели это результат воздействия его друга?! (...) Диву даёшься выкрутасам человеческой природы. И это близкий человек! Ведь и Вам яду подбросил, который не может не действовать, особенно когда тонус понижен» (12 июня 1969 г.).

О другом: «Меня очень беспокоит долгое молчание Б. Боюсь, что перед концом его крепко оседлали тёмные зложелатели. (...) Может быть, Вы навестите его. Иногда молчаливая поддержка, дружеская, очень бывает кстати» (6 апреля 1966 г.). Проходит время, и человек, о котором так беспокоится Борис Николаевич, объявляется, но потом вновь исчезает надолго, лишь изредка давая о себе знать. В одном из писем последних лет жизни Абрамов пишет: «Б. прислал поздравительную телеграмму. Адреса не знаем и не ответили на неё. Но хорошо, что не забывает. Не выдерживает парень экзамена на благополучие» (16 января 1970 г.).

Интересен фрагмент письма, касающийся женщины, доставлявшей немалые хлопоты и самому Абрамову, и Нине Ивановне: «Что у неё, – задаёт вопрос Наталии Дмитриевне Борис Николаевич, – опять Т. насловоблудила? Если это так, то скажите: первый раз, почувствовав это, написал ей письмо. Второй раз уже писать не буду, а просто буду считать, что наши пути разошлись, как и с её вдохновительницей. Шатания очень неинтересны. Неужели доброе отношение заключается в том, что дружеские чувства скисают от каждого нашёптывания» (18 января 1969 г.).

Елена Ивановна писала, что истинные ученики «есть явление редчайшее и, как говорят Великие Учителя, – пальцев на руке слишком много для числа их»⁶.

На эту же тему есть Запись Бориса Николаевича: «И если у Нас пальцев на руке слишком много, чтобы перечесть их [учеников], то не указывает ли это на то, что явление годности в ученике редчайшее? И если в жизни кому-то удастся иметь хотя бы одного преданного и любящего ученика, то это уже хорошо. Смотрите не на тех, кто хочет взять, но на тех, кто хочет дать. И таких мало, но много берущих. Сложна жизнь, и сложны человеческие взаимоотношения...» (Гр.А.Й. 1955. 69)

Эта Запись сделана в 1955 году. События последующих лет, связанные с учениками, полностью подтвердили слова Великого Учителя. Кто-то, приблизившись, потом отдалился, кто-то совсем отошёл, а кто-то по-житейски осложнял жизнь. И единственным верным другом для Бориса Николаевича оставалась только Наталия Дмитриевна. Во всех земных перипетиях их духовная связь давала силы им обоим. Излишне даже говорить о том, как это не нравилось тёмным. Тех, через кого можно было нанести вред, не надо было искать далеко. Нападки на семью Абрамовых, учинённые их общими знакомыми, безусловно, касались и Наталии Дмитриевны. В письме Бориса Николаевича от 4 сентября 1961 г. об этом сказано так: «Думаю, что после первой попытки разрушить Ваше доброе отношение к нам последуют и другие, быть может, даже более сильные. Потому будьте в ожидании новых осуждений и недовольств нами. (...) Мысленно с Вами, но крепче, чем раньше. Недобрыми наговорами не смущайтесь. Это ведь только закалка стойких дружеских чувств. Я верю и признаю лишь дружбу навсегда».

Об этом же пишет и Нина Ивановна: «Чуем и знаем, как трудно Вам, но крепитесь. Кто любит нас, тот имеет и нашу любовь и заботу. Помните об этом на всех путях жизни Вашей. Нам очень хочется, чтобы Вы жили поближе к нам, чтобы, хотя бы иногда, мы могли бы встречаться. Ваши мысли помогут Вам. Не за горами и лето, когда увидимся и поговорим о многом» (9 декабря 1961 г.).

Обратим внимание и на строки из письма Нины Ивановны, написавшей Наталии Дмитриевне из Венёва после киевских терзаний: «Контейнер пришёл только на 16-е сутки, и Вы, конечно, сами понимаете, что значит жить без самого необходимого... Теперь приходится всё разбирать, и когда всё закончим, кто знает при нашем состоянии здоровья и сил, но для Вас, как мы всегда говорили, двери нашего дома открыты. Таким образом, Вам не нужно ломать голову, можно ехать или нет, а просто собраться и приехать» (4 июля 1962 г.). Так пишут только очень близким людям.

Борис Николаевич требовал от Наталии Дмитриевны, чтобы она подробно писала обо всём происходящем в её жизни, что она и делала.

Подводя итог событиям, какое-то время обсуждаемым в переписке, Борис Николаевич констатирует: «Конечно, Вы были совершенно правы, поступив так, как поступили Вы, отбросив, в данном случае, глупую и вредную деликатность. Этим Вы меня очень порадовали. Ну что же, если всё-таки не понравившееся Вам всё же было, то пусть это будет предметным хорошим уроком и Вам и мне, чтобы на будущее время уже больше никогда не раскисать и не умиляться, не познав основательно чужой души. Насчёт пуда соли Елена Ивановна говорила недаром. Но мы-то с Вами её съели, и в этом наша с Вами заслуга. Итак: довольно умилений. Ведь и без умиления можно оставаться всё же доброжелательным. А я, как раз сегодня, получил ещё более горький урок того, как на открытость сердца и доброе, дружеское отношение взамен получаешь ковыряющуюся в каждом слове критику и осуждение. Сколько бы соли пришлось съесть, прежде чем это выявилось. Но, по-видимому, помог Владыка, ускорил время. Итак, не умиляйтесь. (...) ...Об умилении придётся забыть, несмотря на улыбки. Я так благодарен судьбе, что она даёт такие суровые уроки» (20 ноября 1964 г.).

Завершим тему, связанную с учениками, строками из письма Бориса Николаевича от 13 сентября 1964 г.: «Мне очень нравится выражение: любовь навсегда, дружба навсегда, преданность навсегда».

Н.Д. Спирина и её духовный учитель

Доверительные отношения между Наталией Дмитриевной и Борисом Николаевичем, сложившиеся ещё в Харбине, с годами только крепли. При сложной и отягощённой многими обстоятельствами жизни самой Наталии Дмитриевны она неизменно стремилась помочь, облегчить участь Абрамовых, доставить им обоим приятные минуты, которые бы скрасили их будни. Ни один личный праздник Абрамовых нико­гда не был ею забыт. Из Новосибирска в Венёв шли не только поздравления, но отсылались и бандероли с лекарствами для Нины Ивановны и другими необходимыми вещами для них обоих, которые невозможно было купить в Венёве. Часто она выполняла просьбы жены Абрамова относительно её родственников – матери и сестры.

В августе у Бориса Николаевича две даты: 2-е – день его рождения и 6-е – день св. Бориса. От Наталии Дмитриевны сотрудники слышали, что в их бытность в Харбине день именин – день святого, чьё имя давалось при крещении, – считался более значимым, чем день рождения, так как связан с духовным покровителем человека.

«Дорогая Ната! – пишет Борис Николаевич 12 августа 1962 г. – Пишу Вашей ручкой. Получил её 6-го, и шестого же взял с почты, и шестого же тоже писал ею. Очевидно, Вам очень хотелось, чтобы Ваш подарок пришёл вовремя, – вот он и пришёл. Спасибо за внимание, которым я был очень тронут. Только меня смущает вопрос, не заплатили ли Вы за него больше, чем это следовало. Пишет она хорошо и не толсто, что' мне и нравится, и, по-видимому, без капризов. Ещё раз благодарю».

Выбор подарка был не случайным. Приведём фрагмент Записи Бориса Николаевича: «Часто примеры имеем, как из-за мелочей нарушается нечто очень важное. Так и сегодня из-за неисправности карандаша едва не ушла ценная запись. Сколько же зоркости нужно, чтобы не упустить того, что Даётся. Удалось достичь всей полноты созвучия, но карандаш не писал (сломался), и запись пришлось прервать на середине. Так сопротивления плотной среды разнообразны даже без вмешательства тёмных» (Гр.А.Й. 1958. 469).

Из письма Нины Ивановны: «Дорогая Наточка! Спасибо Вам и Вашей маме за поздравление и память, а также за подарки. (...) Мой дорогой друг, Ваше внимание и забота, как всегда, нас очень тронули. К именинам (Нины Ивановны. – Ред.) Вы нам послали такие деликатесы, о которых мы даже и думать забыли. Спасибо большое за всё, но хочу внести свой корректив». Далее Нина Ивановна говорит о том, что она примет в подарок, а что надо записать на их счёт: «Вам сейчас нужно копить деньги на летний отдых, а потому каждая копейка дорога и мы не согласны, чтобы Вы так много тратили на нас» (28 января – 11 февраля 1963 г.).

При тесной духовной связи Наталии Дмитриевны и Бориса Николаевича каким благом была бы возможность жить рядом, и они не раз предпринимали попытки решить этот вопрос.

«Здесь, в Венёве, ищут преподавательницу музыки. Если надумаете нас навестить, можете поговорить сами», – пишет Борис Николаевич 19 июня 1962 г. В то время Наталия Дмитриевна жила уже в новосибирском Академгородке.

В следующем письме: «Дорогая Ната! Сегодня меня вызвали в райсобес и попросили написать Вам письмо с предложением приехать к нам в Венёв на должность преподавательницы музыки по классу фортепьяно в нашей вновь открытой музыкальной школе. Я им сказал, что Вы устроились хорошо в академическом городке, но они всё же просили написать Вам. (...) Пишу я Вам про предложение потому, что писем от Вас давно нет, как Вам нравится на новом месте – не знаю и не знаю, всё ли у Вас благополучно. (...) А Вы почему же не пишете? (...) Беспокоимся, как-то Вам там, на новом месте. Конечно, одно только название Вашего городка весьма убедительно, но всё-таки Вы нам напишите и срочно ответьте. (...) Но от добра добра не ищут. Если настроение у Вас не из блестящих, то не придавайте этому слишком большого значения. Настроение пройдёт, а без трудностей невозможно. Это жизнь» (28 сентября 1962 г.).

Было также время, когда Борис Николаевич не исключал возможности переезда из Венёва в Новосибирск. Пути к решению этого вопроса искала Наталия Дмитриевна. Из письма Абрамова от 21 ноября 1968 г.: «Дорогая Ната! Зря это Вы ходили в школу, т.к. преподавать там я не собираюсь ни при каких условиях, даже квартирных, ибо голос не позволяет. Я мечтал, что кому-то из Ваших знакомых вдруг понадобятся мои знания, и он так их захочет, что устроит и всё прочее. Но так как этого нет, то на этом можно и успокоиться (пока). (...) Но за хлопоты признателен. Когда судьба что-либо захочет, всё делается само собой и без всяких нарочных усилий, а иногда и против воли. Как-то в далёком прошлом я очень противился переменам в моей жизни, но судьба сделала по-своему, а я был очень и очень доволен, хотя и ранее очень противился».

Из письма Бориса Николаевича, написанного через год: «Вам хочется повидаться с нами, и мне тоже. Думаю, на будущий год Вы сможете это сделать. Хотелось бы рассказать о том, как живём, и своих мыслях. С бегом времени многое становится более понятным. (...) Нина Ивановна что-то прихворнула. Видимо, устала. Ведь на неё действует плохо не только радио, но даже когда говорят громко. Мученица она у меня. И Вы, и ребёнок ведь говорили тихо. Мы это ценим, особенно по сравнению. Удивительное свойство человеческого голоса влиять на нервную систему и свою, и чужую» (12 сентября 1969 г.).

«Как передать хочется Вам звучание сердца и тональность его восприятий. Как бы порадовались, если бы могли вечерок посидеть вместе, погружаясь в мечту о действительности», – пишет Борис Николаевич 21 марта 1970 года.

Однако больше они не виделись. С 1969 года, в связи с болезнью матери, Наталия Дмитриевна уже не могла никуда выезжать. Такая же ситуация была и у Бориса Николаевича: «Ужасно люблю садиться в поезд и чувствовать, как полностью отрываешься от окружающих условий и свободен от их воздействия на психику, – пишет он. – Моя бы воля, путешествовал бы всю жизнь. А вот приходится сидеть, не сходя с места из-за болезни Нины Ивановны» (21 ноября 1968 г.).

Выйдя на пенсию, Наталия Дмитриевна занялась общественной работой. В её тетрадях есть запись беседы с Борисом Николаевичем от 27 июня1967 г. (в этот год она ещё приезжала в Венёв): «Служба кончилась, началось Служение. Последняя часть жизни должна быть посвящена выполнению своего назначения. Иначе цель воплощения не будет достигнута»⁷.

«До пенсии Вы работали на себя, – пишет ей Борис Николаевич в декабре этого же года, – сейчас Вам даётся возможность поработать уже на общественной ниве, на общую пользу. Это очень хорошо, т.к. осознание этого даст силы и право на помощь. Именно важно сознание, что не для себя. Очень хотелось бы знать, какое впечатление осталось от доклада. Ведь так многое зависит от сердечного и живого отношения к проблемам этики и морали, и именно живое отношение зажигает мысли других и вдохновляет. Конечно, опыт дальнейший даст нужную степень напряжения и уверенность в своих силах. Кто же ещё может дать убедительную и глубокую перспективность нужности этических положений и связать их с красотою. Ценность доклада именно в убеждённости и горении сердца. Не в громком крике она, но во внутренней убеждённости. Думаю, что Вас не оставят в покое, а будут просить или повторить по радио, или ещё где-нибудь. (...) Даже трудно представить прежнюю Нату и "Прекрасное в тебе"⁸ – какая разительная перемена. Новым возможностям для разностороннего развития личности и характера можно только порадоваться» (27 декабря 1967 г.).

Несколько десятилетий спустя в разговоре с сотрудниками Наталия Дмитриевна скажет: «Я невероятно счастлива и благодарна за то, что имею. Была цель: ехать и нести Учение, Учитель помог провезти в Россию все книги; я получила возможность работать с людьми, выступать – Владыка помогает. Это моё кровное дело; тогда и силы приходят. Сколько нужно собрать энергии, чтобы направить её в зал! Чтобы прочесть текст, я внутренне насыщаю каждое слово, и этот голос, эта наполненность воздействуют. Всё, что я говорю, – я переживаю, нельзя по-другому читать. Я считаю, что я – это Дело, я – это Общество, и ничего другого у меня нет, и только этим я держусь. Пусть Учитель решает, где я нужнее, это я предоставляю Ему решать»⁹.

Забота Б.Н. Абрамова о здоровье Н.Д. Спириной

Мы уже упомянули о том, что Борис Николаевич требовал от Наталии Дмитриевны писать о себе решительно всё, это касалось и состояния её здоровья: «Не думаю, чтобы причиной Вашей болезни был грипп, а думаю, что атмосферные неблагополучия и неуравновесия... – пишет Абрамов. – ...Нам с Вами хворать нельзя. У меня больна Нина Ивановна и полное одиночество в смысле помощи со стороны, у Вас – работа и больная мать. Помечтал о том, чтобы у Вас всё было хорошо. Напишите сейчас же о своём самочувствии по возможности объективно. Наши чувства и мысли порой очень отягощают сердце, но и наоборот. (...) Поправляйтесь. Мыслями с Вами, Б.А.» (21 января 1963 г.).

В другом письме: «Очень сочувствую Вам, что состояние Вашего здоровья столь тяжело, что силёнок тянуть воз уже не хватает. Вчера видел Вас во сне и объяснял Вам, что патриотизм, любовь к Родине и радость её успехам и процветанию являются как бы жизнедателями и очень хорошо тонически действуют на здоровье. И впрямь, человек как бы забывает о себе, и ему становится легче. Советовал Вам поразмыслить об этом. (...) Чую, что невесело Вам. Но весело или не весело, а жить надо, лучше уж жить, не поддаваясь настроениям момента и состояниям подавленности, вызываемым физическими недомоганиями. Бороться с болезнями надо тоже умеючи. Им поддаваться нельзя, иначе одолеют и сядут на шею» (30 октября 1965 г.).

«Если верить тому, что порою приходит на сердце, то очень хотелось бы радоваться своей и Натулиной судьбе. Может быть, поэтому и трудновато» (22 сентября 1965 г.). (Наталия Дмитриевна говорила, что в минуты особого расположения Борис Николаевич называл её Натулией.)

Во многих письмах Абрамов даёт Наталии Дмитриевне конкретные советы относительно её здоровья. Мы коснёмся этого вопроса со стороны несколько непривычной – энергетической. Мало кому не приходилось ухаживать за больными или немощными родственниками. Иногда такое положение может длиться годами, корректируя многое в планах и жизни людей. В письмах Бориса Николаевича мы находим советы, как сохранить при этом свои силы, а точнее, не растратить сверх допустимого свою психическую энергию – жизненно необходимую силу, утрата которой опасна для человека.

«Как Ваша жизнь? Как Александра Алексеевна? – спрашивает Борис Николаевич. – Привет передайте ей от нас. Думаю, что Вам легче не стало – тяжело смотреть, как мучается и теряет силы на глазах родная мать» (30 января 1965 г.).

Между тем здоровье Александры Алексеевны постепенно ухудшалось, что проявлялось не только физически. Из переписки ясно, что её требования ежеминутного внимания к себе становились непомерными. И Наталия Дмитриевна целиком погрузилась в заботы о матери. Бориса Николаевича, знающего о слабом здоровье самой Наталии Дмитриевны, очень беспокоило такое её самоотвержение, которое грозило серьёзными последствиями для неё самой. Он пишет: «Мать Ваша хочет замкнуть Ваше сознание в круг своих ощущений и переживаний. Не допускайте замыкания, иначе Ваше здоровье не выдержит. И любите, и ухаживайте, и делайте всё, но как бы стоя сами в стороне. Трудно, но надо» (14 июня 1964 г.).

И вот наступает период, когда оставить мать без присмотра даже на время, казалось, было уже невозможно. Из писем Бориса Николаевича мы узнаём то, о чём Наталия Дмитриевна никогда нам не рассказывала, – уход за матерью привёл к огромной потере сил, и она похудела на 25 килограммов.

«Дорогая Ната! – пишет Абрамов, – Можно дать один урок и исчерпать до конца все свои силы, а можно дать десять, разумно расходуя энергию. Вот я и думаю, не расходуете ли Вы свои силы сверх нормы, ухаживая и ублажая свою больную. Ведь всё-таки как-то надо оберечься от нецелесообразного перерасхода своих сил, которых у Вас и без того мало. Можно и ухаживать и всё делать, но сохраняя необходимый для жизни запас. (...) Нехорошо, что худеете. Советую Вам начать уходить из дома, сделав всё необходимое для больной. Сидеть целый день взаперти, впитывая в себя болезненный процесс отжившего тела, неполезно. Надо как-то оберечься от жизнь убивающих истечений. Понимаю, что это легко сказать, но трудно выполнить, но ведь жить-то надо и надо иметь достаточно сил, чтобы не поддаться болезни и быть в состоянии ухаживать за больной. (...) Не жестокость, но целесообразность и немного здравого смысла. Что за радость, если позволить себя уложить в постель. А кто за Вами ухаживать будет тогда? Любят люди рубить сук, на котором сидят. (...) Помните о водолазе: должен спуститься, но сам нуждается в глотке свежего воздуха» (2 ноября 1969 г.).

Борис Николаевич всемерно поддерживает Наталию Дмитриевну, он посылает ей фрагменты Записей на соответствующую тему, подчёркивает, что напряжение, которое испытывает она, напрямую связано с воздействиями из Тонкого Мира: «...будет ошибкою думать, что нам легче и что легче нашим Дорогим. Чем развитее и утончённее сознание, тем острее чувствует и воспринимает и переживает оно. (...) Ваши заботники очень и постоянно озабочены тем, чтобы доставить Вам через кого и что угодно как можно больше переживаний, и следят внимательно за тем, чтобы Вы как можно полнее вкушали "радость бытия" от их выдумок. Не знают ни пощады, ни жалости, ни усталости. Это пора бы понять и осознать, что чем ярче горение сердца, тем яростнее эти попытки. Состояние атмо­сферное слишком отражается на сердце. Не может не чувствовать оно то, что ощущается в пространстве. Всё это так, но всё же это не даёт права ни на уныние, ни на отчаяние и ни на утрату веры в свои силы. Когда так трудно удерживать равновесие, можно думать об основах. Они непоколебимы, какие бы настроения Вас ни обуревали. И всё имеет конец. Кончится и трудная полоса Вашей жизни» (27 марта 1969 г.).

«А Вы пишите почаще, всё будет Вам легче, и не стесняйтесь поплакаться на свою горестную судьбину. Согласно закону диалектики, всё имеет другую сторону, противоположную» (16 января 1970 г.).

Письма Б.Н. Абрамова последних лет

Не имея больше возможности видеться, они общаются только через переписку. Приведём ещё несколько фрагментов из писем последних лет жизни Бориса Николаевича.

«Очень хотелось Вас порадовать чем-нибудь, – пишет Абрамов зимой 1971 года. – Но странно, при всём моём желании, так ничего и не получилось. Видимо, одного желания недостаточно. Колол дрова, ушиб кость на ноге, получилась шишка, вот уже почти месяц. Лечению поддаётся с трудом. Мало того, что ударил один раз и шишка почти прошла, угодил второй раз по этому же самому месту, словно кто-то подтолкнул, уже не полено, но лопату, упавшую на ушибленную кость» (1 февраля 1971 г.).

Через месяц: «Не везёт Вам, Ната. Вот начал писать Вам и вдруг заболел. Почему? Колол лёд и чистил снег, колол тяжёлым ломом. Первый день ничего, а на второй ломота во всём теле, озноб, температура 38,5° и целый вечер не мог согреться. Видимо, нарушил равновесие в организме. На другой день был уже в норме. Видимо, физическое напряжение сверх допустимого на восьмом десятке опасно для здоровья. Наблюдал это и раньше, но как-то не доходило до сознания. Пишу в памятный День. Вспомнили и далёких, и близких, живых и ушедших, подумали о будущем и встрече неизбежной, как завтрашний день» (24 марта 1971 г.).

«Это уже скучно, т.е. хворать. (...) Разных огорчений столько, что кажется, что из них состоит жизнь. Что это? Атрибуты старости? (...) Вот и лето на исходе, а потом четыре стены и замёрзшие окна. В общем всё хорошо: "И горе и радость – всё к цели единой, хвала жизнедавцу Зевесу". Так ещё Жуковский писал ("Теон и Эсхин")» (17 августа 1971 г.).

«Порадовали меня Ваши слова о том, что сознание словно молодеет, несмотря на седьмой десяток. Это очень характерно для определения правильного подхода к жизни. Меня тоже поражает разница между беспомощностью стареющего тела и растущими силами сознания» (27 мая 1971 г.).

Пройдёт несколько лет, и эту тему Наталия Дмит­риевна отразит в своих поэтических строках:

Возрастающий дух

   в убывающем теле...

Тесно в темнице.

   Расстаться не жаль.

Власть не имеет то,

   что слабеет

И не довлеет...

За два месяца до ухода Борис Николаевич пишет: «Основа преуспеяния – труд. Помню, Дорогая, среди самых возвышенных наших чувств и эмоций, спросила: "А что сделали и делаете Вы?" Рутина ежедневности и её дела на этот вопрос не отвечают. Тяжело? А кому же легко? И всё же и слова, и самые лучшие мысли нуждаются в утверждении делами. И об этом тоже следует подумать. Переживания и огорчения и болезни, даже самые обременительные, – не дела. Помните, что сказал о Вас Владыка. Есть чему радоваться и быть уверенным, что всё обернётся лучше лучшего в Вашей личной жизни» (4 июля 1972 г.).

Последнее письмо Б.Н. Абрамова к Н.Д. Спириной из имеющихся в её архиве написано 26 июля 1972 г.: «Дорогая Ната, вот Вы говорите, что одиноки и что Вам временами трудно невыносимо. Но одиночество учит стоять и ходить на собственных ногах. Как же иначе этому научиться! А трудности силу дают их преодолевать и расти на них непрестанно. Именно сейчас, именно для Вас в Ваших трудных условиях личной жизни и болезни матери даётся Вам чудесный шанс возможности укрепляться и расширять сознание и быстро шагать к цели заветной. Не было никогда таких благоприятных возможностей для внутреннего роста. "Ты, верно, знаешь, что тяжкий млат, дробя стекло, куёт булат". Конечно, можно оказаться и стеклом и брызгами разлететься, но разве стоило столько стремиться, над собою работать и мечтать в сокровенности сердца о почти невозможном, о почти недостижимом, чтобы расписаться в бессилии, безысходности и безнадёжности, когда жизнь даёт почти сказочные возможности роста. (...) Как ещё доходчивее сказать Вам, что счастье, о котором мечтает и к которому рвётся Ваше сердце, в Ваших руках, в Вашем сознании, освобождённом от пут самости».

Текст последней поздравительной открытки от 1 сентября 1972 года, посланной к 8 сентября – Дню св. Наталии: «Дорогая Ната, поздравляем Вас с Вашим Памятным Днём и желаем Вам здоровья и здоровья и многих лет жизни, бодрости и хорошего настроения. Недавно отправили Вам большое письмо. (...) Будьте здоровы. Целуем, Н. и Б. А.».

Вполне возможно,что открытка пришла без опоздания к памятному дню, но Бориса Николаевича на Земле уже не было – 5 сентября 1972 года Наталия Дмитриевна осталась одна, без земного Учителя.

Заканчивая цикл публикаций, посвящённых переписке Б.Н. Абрамова с Н.Д. Спириной, приведём пропущенные через огонь её сердца поэтические строки, звучащие напутствием тем, кто отважился вступить на путь служения:

Не замечая дней и лет

Среди трудов, и бурь, и бед,

Неся неугасимый свет

И в зной дневной, и в стужи снежность,

Наперекор самим себе

Мы продвигаемся к Тебе,

Благословляя каждодневность.

Всем ли это по силам? Наталия Дмитриевна сурово предупреждает:

...И не дойдёт лишь тот,

Кто мыслит отдохнуть;

Кто может подождать,

Кто склонен отложить,

Чей выбор – прозябать,

А не реально жить;

Кто самости своей

Останется служить.

Нам остаётся сделать свой выбор.

________________

¹ Спирина Н.Д. Полное собрание трудов. Т. 1. Новосибирск, 2007, С. 269.

² С материалами на эту тему можно познакомиться в журнале «Перед Восходом» № 6 за 1995 год.

³ Речь идёт о Записях Б.Н. Абрамова.

⁴ См.: Восход. 2011. № 12.

⁵ Абрамов Б.Н. Устремлённое сердце. Новосибирск, 2012. С. 553.

⁶ Рерих Е.И. Письма. Т. 2. М., 2000. С. 349 (8.09.1934).

⁷ Искры Света. Из бесед Б.Н. Абрамова с Н.Д. Спириной. 1967-1968 гг. Вып. 7. Новосибирск, 2001. С. 10.

⁸ Предположительно название доклада Н.Д. Спириной.

⁹ Капли мудрости. Из бесед с Н.Д. Спириной // Восход. 2013. № 6. С. 11.