Спирина Н.Д.

Из бесед с сотрудниками Рериховских Обществ

Публикуется по изданию: Б.Н. Абрамов Устремленное сердце: К 110-летию со дня рождения. Сборник. Изд. 2-е, допол. Новосибирск: Издательский центр РОССАЗИЯ СибРО, 2007.

Наталия Дмитриевна, расскажите о Борисе Николаевиче Абрамове.

Мы сами о нём мало знаем. Это был человек, который о себе вообще избегал говорить, он этого совсем не любил. Он говорил об Учении. А о Борисе Николаевиче – самые отрывочные сведения. Морской офицер. Когда была революция, он ушёл в Харбин; тогда очень многие туда ушли из Азиатской России. Там он обосновался. Он химик, у меня даже фотография есть, где он работает в химической лаборатории. Великолепный художник; к сожалению, он этому не уделял внимания, это было между прочим. У меня остались его рисунки. Так же между прочим он писал стихи, он на этом не сосредотачивался, но все его стихи прекрасны с точки зрения формы, а про содержание и говорить нечего. Также написал несколько рассказов, которые у нас были напечатаны в журнале. Но всё это делалось как бы между делом. Главное дело его жизни – это получение Записей, которыми мы сейчас питаемся, – "Грани Агни Йоги".

Я говорю то, что я лично знаю и что он говорил нам. Но нам он говорил ведь далеко не всё. Мы были его ученицами, и он вовсе не собирался нас посвящать в свою биографию, он о себе вообще не любил говорить. В первом томе ["Граней Агни Йоги"] есть его краткая биография. По-моему, это даже не так важно. Ведь важно – он и его связь с Иерархией. А был ли он морским офицером, химиком или физиком – разве эта сторона нам так уж необходима? Меня это лично не волновало нисколько. Я только знаю, что всю свою жизнь он посвятил именно духовной работе, устремлению. И всегда, с самого начала, был тесно связан с Иерархией Света, и всё, что он писал, всё это Оттуда, но только в более доступной для нас форме.

Вы рассказывали, что Борис Николаевич был очень гармоничным человеком.

Такого гармоничного человека я никогда не видела. Во-первых, внешне он был абсолютно гармоничный: и рост, и фигура, и походка, и всё было в нём так красиво; и манера держаться: очень спокойный, ни одного лишнего жеста, ни одного лишнего движения, и в то же время полон энергии. Всё делал очень умело, – я видела, как он колол дрова, топил печь, носил воду, делал всякую домашнюю работу, – всё это было красиво и как-то особенно; конечно, это была ненарочитая красота. Руки у него были удивительно красивые, мужские, достаточно большие, но очень красивые руки; очень мало жестов, жесты были скупые, но выразительные. Если он и делал какие-то жесты, то это было очень выразительно и очень кстати. Но чтобы махать руками – этого никогда не было. Он понимал, что это растрата энергии, да и вообще по своему характеру он был очень сдержан.

В письмах Рерихов часто встречаются имена Рудзитиса, Асеева, а о Абрамове упоминание было только один раз.

Трудно сказать почему. Может быть, они не опубликованы? Потом, может быть, Асеев или Рудзитис были более известны. А Абрамов никогда не издавался, и только была сокровенная переписка. В то время, когда это происходило в Харбине (при японской оккупации, потом при КНР), был большой риск, связанный с этой перепиской, – всё преследовалось. Всё это делалось с большой осторожностью. И Елена Ивановна тоже это знала. Так что это ничего не значит, что его упоминают меньше. Найдена переписка Абрамова с Рерихами, и там очень много совершенно неожиданного для нас, даже для тех, кто с ним общался. Когда-то это будет опубликовано, и мы об Абрамове гораздо больше узнаем.

С какого года Борис Николаевич начал заниматься Учением?

В Харбин приезжал во время своей экспедиции Николай Константинович Рерих, и там Борис Николаевич с ним познакомился и получил от него Учение. Рерих признал его своим учеником и написал об этом Елене Ивановне. Елена Ивановна сама написала Борису Николаевичу и о его назначении, о том, что он признанный ученик и что в прошлом они тоже были связаны. Этого письма я не видела, но оно решило судьбу Бориса Николаевича. И тогда он приобрёл все книги и стал изучать Живую Этику. Потом у него было несколько учеников, но очень мало, он очень строгий отбор делал, предъявлял к ученикам определённые требования, поэтому у него было всего несколько человек.

Как Вы стали заниматься с Б.Н.Абрамовым?

Когда я пришла к Борису Николаевичу, я уже с Учением была знакома, и он включил меня в очень узкий круг своих учеников, с которыми мы регулярно, раз в неделю, встречались у него и занимались. Мы читали книги и задавали ему вопросы по Учению. С некоторыми из нас, не со всеми, Борис Николаевич изучал "Тайную Доктрину" Блаватской. Он уже знал к тому времени очень много, потому что встречался с Николаем Константиновичем во время его пребывания в Харбине и от него много узнал, и частично делился с нами. Благодаря этому я получила определённое направление, определённые знания.

Наталия Дмитриевна, обсуждал ли с Вами Б.Н. Абрамов свои Записи, когда Вы жили в Харбине?

Мы регулярно собирались и занимались раз в неделю, Борис Николаевич каждое занятие начинал с прочитывания какой-нибудь своей Записи. Эти Записи Борис Николаевич получал из Высшего Источника. Мы всегда очень ждали, чтобы услышать его очередную Запись, а после этого уже начинались занятия. Каждый из нас приносил то, что за неделю наработал. Мы брали темы, делали выборки; что-то читали, и у нас, естественно, возникали вопросы. Он всегда ждал вопросов. Зачитывали то, что нам особенно звучало, комментировали это. Но самое главное было – это, конечно, прослушивание его Записей.

В каком году Вы закончили это прослушивание?

Мы закончили это, когда репатриировались, то есть в 1959 году. И он, и я одновременно уехали на родину. Хрущёв дал возможность репатриации, он открыл двери русским, живущим за рубежом. Мы этим воспользовались, потому что Рерихами было сказано Борису Николаевичу: "Ехать, ехать и ехать. Вы там нужны". Естественно, что мы и поехали. Но некоторые поехали в обратном направлении – в Австралию, например. Русские живут там материально очень хорошо по сравнению с нами: у них свои коттеджи, машины, там очень высоко оплачивается труд. Это благополучнейшая страна, не знавшая никаких войн, никаких революций, потрясений, но там совершенно мёртвая зона в смысле духовности. И жизнь там – это напрасно прожитая жизнь, я так считаю. Мы могли тоже туда уехать, и мы знали, какие трудности нас в России ждут. Сколько времени без квартиры маялись, было трудно, и климат уж больно суровый. И всё равно были счастливы.

Будучи в Харбине и занимаясь, мы всё время делали это с прицелом, что поедем на родину. И всё, что мы писали, – это всё пригодится, говорил Борис Николаевич. Тогда и я стихи писала; и все его сочинения, Записи, рассказы и стихи, которые мы теперь публикуем, – всё это делалось для родины. Мы верили, что если тогда было нельзя, то потом будет можно. Так оно и получилось.

Что Борис Николаевич говорил о будущих задачах России?

Он говорил то, что сказано в Учении Живой Этики. А в Учении говорится так много о будущей России: о её расцвете, о том, какая она будет, что это будет оплот мира во всём мире. Он ждал, верил, надеялся, что до этого доживёт. Но, к сожалению, он ушёл раньше времени.

Если бы он не "болел" Россией, он не поехал бы сюда, что было в его возрасте совсем не так просто. И он не был уверен – провезёт ли свои Записи. Он их провёз. Это было чудо. Потому что на границе отбирали все несоветские издания. Всё было очень жёстко. А мы всё провезли – и книги, и Записи. Это была явная Помощь. Это было так называемое обыкновенное чудо, которому я удивляюсь до сих пор, потому что другие не провезли.

То есть на границе смотрели, видели и тем не менее оставили?

И тем не менее не видели. Это было на границе, станция называлась Отпор. Они просмотрели наши сундуки: имеется ли там антисоветская литература, имеется ли оружие или ещё что-нибудь – всё осмотрели, но ничего не увидели. И это было необыкновенно. Я так молилась, за Записи больше всего. А если бы я без книг осталась, например? Я читала без перерыва всё время, каждый день, делала много выборок на разные темы, стихи писала и со стихами ехала в Новосибирск. Часть "Капель" уже была написана. Так что такие бывают вещи: смотрят и не видят. Помните, есть такая легенда о том, как ехала группа людей и им было Сказано: "Стойте неподвижно". Подъехали разбойники и говорят: "Там какие-то люди? Да нет, это деревья или камни". И проехали мимо. У нас было то же самое – они увидели бельё, одежду, обувь, всё, что мы везли с собой, подушки, одеяла. Это было великое чудо, за которое я до сих пор не перестаю благодарить. Настолько это важно было! Особенно Записи и все письма, которые Елена Ивановна писала Борису Николаевичу, – всё было привезено.

Борис Николаевич не мог получить квартиру в Новосибирске и поехал в маленький городок Венёв. (Это Тульская область, четыре часа езды от Москвы.) Там дали ему в конце концов очень маленькую квартиру без удобств. Жилось ему очень трудно. Я ездила к нему каждое лето во время отпуска. Останавливалась в гостинице и каждый день приходила заниматься с ним. За год у меня накапливалось много вопросов по Учению, с Борисом Николаевичем все эти вопросы разрешались. Сейчас у меня накопилось много записей бесед с ним.

Почти двадцать лет Вы поддерживали с ним связь?

Да, пока он был жив, поддерживала всё время, каждый год ездила, сколько могла.

Были ли у Б.Н.Абрамова новые ученики в Тульской области?

Прямых учеников не было. К нему приезжали москвичи, которые много лет занимались сначала теософией, потом Живой Этикой. Они с ним познакомились и ездили к нему на беседы, но это не были ученики.

Встречался ли Борис Николаевич Абрамов с Юрием Николаевичем Рерихом, который вернулся в Россию в те же годы?

Да, Абрамов был у него. Он рассказывал, как был потрясён, когда в очередной раз пришёл повидаться с Юрием Николаевичем, а Людмила [Богданова] открыла дверь и сказала, без всякой подготовки, что Юрий Николаевич неожиданно ушёл. А ему было 58 лет, совсем ещё молодой. И всё это было потрясением для Бориса Николаевича.

Н. К. Рерих, насколько известно, дал кольца ученичества двум ученикам.

Да, совершенно верно. Я точно знаю кому – Абрамову и Хейдоку. У Хейдока на руке было это кольцо. У Абрамова я тоже видела кольцо, хотя он его на руке не носил.

Почему Записи Б. Н. Абрамова называются "Грани Агни Йоги"? Это продолжение, или дополнение, или объяснение Учения Живой Этики?

Грани – это стороны одного и того же предмета. Мы можем взять любой огранённый предмет, скажем вазу с многими гранями или плоскостями, она едина, но имеет много сторон – она многосторонняя. Грани – это части целого, и они помогают это целое понять, они его дополняют. Чтобы охватить предмет, или какую-то мысль, или книгу со всех возможных сторон, нужно рассматривать грани все вместе, потому что если их не принимать все, а только какую-то одну сторону, то это получится односторонне и плоско. Агни Йога имеет так много аспектов, так много граней, что нужно отметить это и подходить к этому как можно шире. Книги эти ["Грани Агни Йоги"] чрезвычайно полезны, потому что они не суживают великое понятие Агни Йоги до какого-то одного пункта или мысли, но, наоборот, очень расширяют подход к ней.

"Грани Агни Йоги" читаются легче, чем Живая Этика.

Потому что тот, кто писал "Грани", – ближе к нам по цепи Иерархии. Ведь цепь идёт от самого Высшего, потом – Елена Ивановна, Николай Константинович, потом ученики. Абрамов был принятым учеником Николая Рериха, о чём имелись письменные подтверждения. Эти письма нам показывались. Поэтому "Грани" доступней, поскольку Борис Николаевич ближе к нам по духовной ступени. Его духовная ступень по сравнению с нашей очень велика, но по сравнению со ступенью Елены Ивановны и Николая Константиновича он, конечно, к нам ближе, поэтому нам "Грани" и понятнее. Никакого расхождения между тем, что давали Рерихи, и тем, что даёт Абрамов, нет, но он даёт это в более доступной форме. Точно так же законы математики всегда остаются неизменными, но в первом классе математика преподаётся не так, как в седьмом классе, и не так, как в одиннадцатом, хотя это всё та же самая математика. Так же и тут.

Не происходит ли отход от первоисточника, данного через Елену Ивановну и Николая Константиновича Рерихов?

От первоисточника никакого отхода не происходит, потому что свои Записи, образцы их, в своё время Абрамов посылал Николаю Константиновичу и Елене Ивановне, и она полностью подтвердила их Высокий Источник. И эти письма имеются. Так что никакого отхода ни в малейшей степени нет.

В Учении Живой Этики сказано: "Все имейте Учителя на земле". Что для Вас значило быть ученицей Б.Н.Абрамова? Что Вы вкладываете в понятие земного Учителя?

То, что говорится об этом в Учении; что земной Учитель – это связь с Высшим, связь с Великим Учителем, и это Контакт. В Учении сказано: "Все имейте Учителя на земле". Но это не так просто. Для меня это имело огромное значение, потому что Борис Николаевич Абрамов всегда давал те советы, которые действительно были мне нужны; указывал мне на мои ошибки, недостатки, критиковал – я была всегда ему очень благодарна за это; или, наоборот, за что-то хвалил – это тоже имело для меня огромное значение. Словом, я полностью доверяла ему, как Посреднику между мной и Великим Учителем.

1990-е гг.

* * *

Публикуется по изданию: Журнал "Восход", № 7 (159), Июль, 2007.

Расскажите о жене Бориса Николаевича.

У него была жена-инвалид, очень много лет больная, за которой он ходил, как мать родная. Он был очень предан ей, ухаживал за ней и исполнял ту домашнюю работу, которую обычно исполняют жёны. Всё приходилось делать ему. Она кое-что делала по дому, но очень мало. Я это знаю, потому что у них бывала. И мы, конечно, тоже старались им помочь по хозяйству, естественно. И что могли, мы делали: убирали, приносили продукты и т.д.

Разделяла ли она его деятельность?

Конечно, да, безусловно. Он ей всё читал. Она часто присутствовала на наших занятиях. Когда приезжал Николай Константинович Рерих в Харбин, он бывал у Абрамовых, и она тоже была признана ученицей. Она тоже читала Живую Этику, но, конечно, уровень её духа и сознания был далеко не такой, как у него. Тем не менее она шла параллельно, по-своему воспринимала, и никаких препятствий ни к занятиям, ни к чтению Учения не было.

* * *

Я вспоминаю прискорбный случай, когда самый старший, любимый ученик* Б.Н.Абрамова сказал, что перерос его, – и оторвался полностью. Сам стал получать записи, не принял Записи Бориса Николаевича – и в результате остался в своём гордом одиночестве. Образцы своих записей он присылал, я их читала. Там не было того, что я называю "вибрациями"; он черпает это из себя и ничего нового не добавляет, не расширяя понятий, это только какие-то перепевы.

Борис Николаевич говорил: "Близких мне людей я держу у сердца". Его ученик, который отказался от него, стал о нём очень неуважительно говорить. И Борис Николаевич сказал страшную вещь: "Я перестал держать его у своего сердца". И всё. Он его не осуждал, он перестал держать его у своего сердца, и тот остался сам по себе. Это страшно для будущего, хотя он этого мог и не заметить в своём величии. Он очень возвеличил себя.

* Речь идёт о Н.А. Зубчинском.

* * *

Была ли переписка у Б.Н. Абрамова с Н.К. Рерихом?

Да, переписка была интенсивная, с Николаем Константиновичем и Еленой Ивановной, всё время. Он просил меня заглядывать в почтовый ящик, говорил: "Вынимайте всё". Однажды, когда я к нему шла, вынула письмо Елены Ивановны из Калимпонга, подержала в руках... Он нам давал читать отрывки.
    Он рассказывал, что, когда Николай Константинович приехал в Харбин и остановился на житьё у брата, а дом брата был как раз напротив, через довольно узкую улицу, Абрамовы в своей квартире чувствовали такую радость, что им хотелось петь "Христос воскресе", как в светлую Пасху. Оттуда через улицу шёл такой Свет, что они ходили окрылённые оба и им хотелось петь пасхальные песнопения. Вот такая радость шла от Гуру. Уже с самого приезда Николая Константиновича Борис Николаевич почувствовал это и сразу к нему пошёл, и был принят тут же. Как спокойно говорил и держался Николай Константинович, ни одного лишнего жеста, казалось, что он даже неподвижен. Он говорил очень ровно, очень спокойным голосом, в определённом темпе, без особых интонаций.

* * *

Я перечислю, чем я многократно обязана Борису Николаевичу:

– благоприятными обстоятельствами жизни;

– лечением болезней;

– воспитанием характера;

– расширением сознания. Я ведь начала читать сначала без него. Мне принесли книгу, я стала читать и сказала: "Это моя книга". Но когда я стала заниматься у Бориса Николаевича и получать ответы на вопросы – это колоссально расширило сознание;

– ценными советами и предупреждениями. Советы были как житейские, так и, в основном, духовные и предупреждения против различных опасностей и в жизни, и в духовной сфере, потому что там тоже много опасностей;

– получением знаний;

– получением ценных пособий. Я от него получила некоторые книги (потом я их доставала, но вначале он давал), он давал Письма Е.И.Рерих – мы делали конспекты;

– защитой;

– помощью;

– непрестанной заботой. Вот этим я многократно обязана и бесконечно признательна, потому что без этого можно было и не устоять. Тут, в Новосибирске, я осталась в полном одиночестве, и была только переписка с ним. У меня много его писем, там он тоже кое-что выписывал из Записей, это у меня ещё не обработано. Я берегу эти письма. Каждое письмо от него – это был великий праздник. Я уже приблизительно знала, когда получу, и всё бегала, смотрела в почтовый ящик – не пришло ли от него долгожданное письмо?

* * *

Ответы Н.Д. Спириной на вопросы сотрудников

Киселёвского Рериховского Общества на встрече в 1993 году.

Публикуется по изданию: Журнал "Восход", № 8 (196), Август, 2010.

Наталия Дмитриевна, расскажите, как произошла Ваша первая встреча с Борисом Николаевичем Абрамовым.

Она произошла в Харбине — вы знаете, что я из Харбина. Ещё до встречи с Борисом Николаевичем я начала читать книги Учения. Когда японцы оккупировали Маньчжурию, было страшное нищенство, не было ни бумаги, ни копирки, и книги уже трудно было достать. У нас не было своих книг Учения, а мне хотелось их иметь. Я приобрела машинку, прошла курсы машинописи и перепечатала своими руками девять книг Учения. Их я привезла с собой [в Россию]. У Бориса Николаевича были более старшие ученики, один из них вёл у нас группу и рассказал Борису Николаевичу обо мне. Он захотел со мной встретиться и сам ко мне пришёл. Так состоялась наша первая встреча, мы с ним познакомились и дол­го беседовали. После этого он относился ко мне уже как к своему человеку...

У Бориса Николаевича всё время шла очень интенсивная переписка с Рерихами — Еленой Ивановной и Николаем Константиновичем. Вы знаете, что он [Н.К. Рерих] приезжал в Харбин с Юрием Николаевичем, и Борис Николаевич с ним встретился. Николай Константинович признал его учеником и дал ему кольцо; только двоим дал — ему и Альфреду Хейдоку, которого я тоже знала и встречалась с ним, он приезжал ко мне несколько раз.

Наталия Дмитриевна, Вы были у Бориса Николаевича единственной ученицей?

Нет, я была не одна, нас было человек пять. Но сю­да [в Советский Союз] мы с ним приехали вдвоём.

К Борису Николаевичу в Венёв я ездила каждое лето. Всю домашнюю работу он делал очень терпеливо, спокойно, не торопясь, всё как-то спорилось. Они жили на частной неблагоустроенной квартире, приходилось и воду таскать, и уголь, пилить дрова, топить печь. Тем не менее он всё успевал. Всё, что получал, записывал по ночам. Перед ним лежала целая кипа бумажек, он брал и записывал на ощупь, а днём разбирал их и переписывал уже в тетрадку. Эти тетрадки сохранились и теперь издаются.

Не ошибался ли Борис Николаевич в распознавании людей?

Думаю, что нет. Конечно, в некоторых случаях он не был всеведущим. Видите ли, есть свободная воля: на данный момент ученик устремлён и готов работать, но кто знает, что будет дальше. Ведь и Учителя писали о зеркалах будущего, что на данный момент нам намечено такое-то будущее, а если мы свернём в сторону под влиянием наших неизжитых слабостей, изберём другой путь — тут же зеркало будущего меняет свою картину. В таком случае это не ошибка, а просто невозможность предвидеть. Можем ли мы сами за себя ручаться? Иногда бывает, что уже очень продвинутые люди вдруг попадаются на самомнении, на гордости или на тщеславии.

Как понимать слова «под Щитом Учителя»? Наверное, надо заслужить, чтобы тебя приняли под Щит? Как почувствовать эту помощь?

Чем больше вы будете о нём думать, тем больше будете его чувствовать. Мы, конечно, все несовершенны, но Елена Ивановна пишет: «А где же они, совершенные?» Несмотря на это, нас терпят и нам помогают, потому что мы проходим известные этапы. Совершенные находятся там, на небе, но мы же не Ангелы. Но они не Ангелами занимаются, а нами. Поэтому, если вы искренне устремлены к добру и хотите стать лучше, — вам, конечно, всегда будут помогать, но надо обращаться и быть уверенными, что вам помогут. Помощь приходит в последний момент.

Наверное, часто обращаться за помощью нельзя?

Необходимо памятование и, если грозит опасность, обращение: «Помоги». Длинные молитвы нам не предписаны. Сказано: «Люблю Тебя, Господи, — вот и путь к Нам». Надо размышлять: а что было бы у вас в жизни, если бы вы не встретили Учение, не были бы знакомы с ним? Жили бы как-то, но совсем не так, как сейчас. Подумайте: что тогда с вами было бы? И тогда вы начнёте невольно чувствовать признательность и любовь за то, что вы получили. Потому что без Учения кто мы такие? Бессмысленная жизнь, отрезок неизвестно откуда и неизвестно куда, а впереди могила. Кого устраивает могила? Никого. А когда знаешь, что никакой могилы нет, а есть продолжение, и в Учении очень много говорится о Тонком Мире, об условиях пребывания там, — то это преображает всю жизнь. Вы поднимаетесь уже в иное измерение и чувствуете себя совсем по-другому. Вы, конечно, продолжаете заниматься хозяйством, растить детей и так далее, но уже совсем по-другому. И вы знаете, что у вас есть перспектива. А если что-то случилось, если тяжёлая карма — вы платите долги и учитесь, ведь карма — наш учитель. Если кто-то не накормил голодного — сам должен поголодать, если больному не помог — поболей сам. И всё тогда можно объяснить.

Наталия Дмитриевна, как Вы относитесь к такой молитве, как «Отче наш»?

Если это помогает вам войти в контакт с Отцом Небесным, то почему же нет?

Мне мало понятно обращение «раба Божия».

Теперь мы сотрудники, а раньше были рабами. А Учитель говорит: «Не богами, но сотрудниками дозволено Нам быть. Это завет простоты». Они хотят быть Старшими Сотрудниками, но не богами. Есть поговорка: «До Бога высоко, до царя далеко». А если до Бога высоко, то и контакта с Богом у нас не будет. Но если «Я — вы, вы — Я — частицы Божественного Я», если это наш Отец, в нас Его частица, то Он не высоко, а в нас. Это очень важно ощутить, что каждый из нас — Его частица, иначе и быть не может. Ведь и в христианстве сказано: «Бог вездесущ». Что значит «вездесущ»? Значит — Он в цветке, значит — Он в земле. Читали ли вы «Бхагават Гиту» в переводе Каменской? Это совершенно изумительная вещь, где Всевышний говорит через Кришну: «Я и вкус воды, я и блеск луны и солнца, и священное Слово в Ведах, и звук в эфире, и мужество в людях. Я — чистый запах земли и свет огня». Вы понимаете, Он — всё. И тогда мы Его и ощущаем в себе. Раньше было только «подай» и «помилуй». А где же «люблю Тебя, Господи»? Неужели ребёнок, подходя к отцу или к матери, должен обязательно ему в ноги кланяться? Он к ним идёт на руки и целует, ведь это же естественно. Наши физические родители — это временные родители. Помните, Христос говорит: «Много у вас было и отцов и матерей, и жён и мужей». А Отец у нас один — то, что есть Всё — вся Вселенная, это есть Он. Это не персонифицированный старец, который сидит на облаках, это — ВСЁ, это Космос в его непредставимом многообразии.

В «Гранях Агни Йоги» (т. 1, с. 219) сказано, что когда мы читаем Записи вслух, то невидимых слушателей вокруг нас больше, чем видимых, и «начинает неистовствовать тьма» и работать против нас. Не является ли это указанием, что мы не должны читать?

Ни в коем случае, потому что Борис Николаевич говорил, что слушателей у нас из Тонкого Мира много, и многие питаются нашими беседами, не только тёмные.

К ним нужно обращаться?

Нет, мы должны просто заниматься, а они слушают, и каждый берёт то, что ему надо. И не только тёмные вокруг нас. Они, само собой, пытаются помешать, но если мы крепко объединены — это большая сила. И существа из Тонкого Мира, голодные духовно, тоже примагничиваются, слушают то, что им надо. Конечно, у нас слушателей много, но мы о них не думаем, мы их не видим. Сказано, что пространство наполнено и переполнено, оно вовсе не пустое и там очень много тонких существ, которые слушают нас и всё, что мы говорим, воспринимают так же, как вы воспринимаете, — каждый по-своему. Нас это никак не должно беспокоить. Но с тёмными надо быть всё время начеку. И единение — это та сила, которая им не даёт возможности успешно безобразничать. Сказано, что нуклей даже из двух-трёх явленных друзей-сотрудников может явить помощь большим делам, но они должны быть объединены огненным уважением к Иерархии и друг к другу. И тогда два-три человека — это уже большая сила. А Христос говорит: «Там, где двое или трое собрались во имя Моё, там и Я среди них». Вы представляете, что значит «во имя Моё»? Это значит, когда мы во имя Учителя, во имя Учения собираемся — «там и Я среди них», — так Христос сказал. Между прочим, в Евангелии содержится очень много таких законов бытия. Я считаю, что Заповеди — это космические формулы. «Там, где двое или трое объединились, там и Я среди них» — разве это не формула?

Это означает Присутствие?

Да, Присутствие. Его Луч с нами, когда у нас дружное единение. Учитель говорит: «Я могу помогать там, где имеется дружное единение». Вот мы сейчас дружно объединились, никто из нас ни против кого не возражает — значит, Учитель может помочь. Но если у нас в ядре раскол, что-то кому-то не понравилось — Он не может помочь, потому что нет условий. А условия — это единение и уважение друг к другу. Мы все знаем и недостатки друг друга, и достоинства. Помните, что сказано: «Нужно в удвоенное стекло смотреть на всё доброе в человеке и в десять раз уменьшать явление несовершенства, иначе останетесь прежними. Наш ученик должен иметь глаз добрый». Это спасает нас от взаимных осуждений. Конечно, у всех есть недостатки, человек есть процесс, как сказал Будда. Мы всегда в процессе. И у наших Учителей тоже есть Учителя — это процесс, и он неостановим.

Предположим, собираются люди разного уровня сознания, но устремлённые к одному. Тогда они могут притянуть Луч?

Конечно, если мы к одному устремлены. «Объединяет только цель, не верь другому единенью».

Скажите, с чего начинается раскрытие центров? Наверное, надо ожидать контакта, чтобы они раскрылись? Какой центр начинает работать первым?

Вовсе не обязательно, чтобы открылся третий глаз, или чтобы солнечное сплетение стало бы вращаться, или кундалини бы поднялся. Это совсем не требуется, и не надо об этом думать. Главное — сердце. Уверяю вас, что открытие центров происходит естественным путём — путём очищения и любви. Я никогда не думаю о центрах, никогда. В Учении гораздо большее значение придаётся чувствознанию, его и надо развивать. Центры раскроются по мере очищения и устремления. И вы о них даже не заботьтесь и не думайте. Меня лично они нисколько не волнуют, потому что достижение не в них. А вот чувствознание, как сказано, есть прямой путь в Шамбалу. Что это значит? Если бы у нас не было никакого чувствознания, мы бы не поверили, что есть Шамбала, что есть Старшие Братья. Но что-то внутри нам говорит, что Они есть, хотя мы Их не встречали. На географических картах никакой Шамбалы в помине нет, но мы знаем, что она есть, и ничто нас в этом не переубедит, — это и есть чувствознание. Когда мы знаем поверх доказательств, воспринимаем Учение и чувствуем, что это именно так, а не иначе, — это тоже чувствознание.

Беседа Н.Д. Спириной с сотрудниками СибРО 1 апреля 1999 г.

Публикуется по изданию: Журнал «Восход», № 8 (232), Август, 2013.

Н.Д. Спирина: Значение нашего Музея мы оценить ещё не можем как следует, но, по предчувствиям, он будет играть огромную роль. Это будет концентрация и лучших произведений искусства, и людей будущего века, которые смогут осуществлять то, что нам заповедано в Новой Эпохе. Наступает новая, шестая раса. Из кого она будет состоять? Она же нам с неба не свалится. Мы должны быть зёрнами, зародышами этой шестой расы, мы и наши дети. Мы знаем нескольких ребят, и у меня такое впечатление, что они взрослее нас, настолько они всё понимают. Поэтому все наши усилия должны быть направлены на окончание строительства Музея, на его оборудование. И вы увидите, какая там начнётся деятельность. Мы уже планируем слайд-программы, которые в музее могут идти целый день, там будут великолепные залы для показа слайдов.

Сейчас на планете острейшая ситуация — переполюсование. Сколько лет я занимаюсь Учением, с 1941 года, — не было такой ситуации, я никогда не была в таком напряжении, в котором нахожусь сейчас. Этого никогда не было. И, я уверена, вы тоже испытываете напряжение. Казалось бы, с годами я должна ослабевать, а я будто всё молодею и крепну, именно благодаря этим токам.

«Каждое молодое сердце трепещет предчувствием новых форм. В эти моменты каждая новая форма, хотя бы несовершенная, ценнее полированной старой» (Листы Сада Мории. Озарение. 3–V–16). Хотелось бы поговорить о новых формах. Люди пытаются делать что-­то новое, но форма ещё несовершенна. Когда мы начали строить музей, разве мы знали, как это делается, настолько нелогично было всё это начинать…

С внешней точки зрения это была авантюра. Но нам всё время говорится — «дерзайте!». Дерзайте во имя эволюции, не во имя своё, не во имя выгоды. А наш музей — это эволюция. Это для будущего. Он же очень-очень надолго. И сколько он породит новых сотрудников! Ведь в музее будет атмосфера, оказавшись в которой люди уйдут уже не теми, какими они вошли. Они что-то унесут с собой и будут это осуществлять. Они могут даже сами этого не понять, но я совершенно уверена, что с ними тоже будет какая-то переполюсовка, хотя внешне, может быть, это будет незаметно.

А кто будет создавать эту атмосферу? И на какой же высоте должны быть эти люди?

Об этом надо думать. А начинатели мы, до нас никто не начинал. Сколько лет я здесь живу — никто не начинал, я была совершенно одна до 1975 года. Важен был энергетический импульс, который был у меня, а до меня у Бориса Николаевича, который приехал сюда, как и я, по Указанию. Сначала он здесь всё создавал, он же в Новосибирске целый год жил. Мы оба были направлены в Новосибирск. Нам было Указано: «Ехать. Вы там нужны».

Абрамовы приехали в Новосибирск за неделю до меня. Борис Николаевич встречал меня на вокзале, помогал вместе с Н. Качеуновым. Сначала мы жили на частных квартирах, а Борис Николаевич жил у харбинцев — в квартире семьи Качеуновых, которые тоже сюда приехали по зову сердца.

Записи он получал всё время. Я помню квартиру, в которой они жили. Я постоянно у них бывала, они жили на первом этаже большого жилого дома. Целый год я там бывала, и он делился своими Записями.

Если бы Абрамовы смогли найти в Новосибирске квартиру, они бы не уехали, но с квартирами было трудно. Борис Николаевич подавал заявление как репатриант. По репатриации давали квартиры — мы тоже получили. Но ему сразу не удалось, а потом им предложили уехать в Венёв, и, к сожалению, они уехали. А если бы он получил здесь квартиру, как и я, он был бы тут. Вот было бы счастье!

Он не говорил, что нужно было уехать?

Это было вынужденно. Они никак не могли найти себе жильё, это была большая проблема. Когда Н.С. Хрущёв открыл границу, сюда хлынула масса народа. Все разделились и поехали — кто в Австралию, кто в Россию. Я очень благодарна Хрущёву, нам даже подъёмные дали, чтобы доехать, на расходы и на билет. Он обязал трудоустраивать приезжих, и меня сразу взяли в музыкальную школу. Хрущёв был человек доброй воли. Я не слышала, чтобы он кого-то репрессировал. Он был человек вспыльчивый, но ничего плохого ни для России, ни для нас он не сделал.

В книге «Озарении» (3–V–16) сказано: «Каждый позванный получает всю чашу. Если он не примет вестника, он получит часть суждённого. Если ему не вместить этой части, ему будет дана частица разделённая — так каждый отмерит. Надо сказать избравшим частицу разделённую: самомалые, по привычке легкомыслия изгнали вы себя из сада! Чуйте, как легко было принять вестника чаши. Вместе с ним посадили бы малое дерево великой свободы. Как тяжко заглядывать теперь в глаза прохожих, искать к вам постучавшегося. Лёгкое сегодня завтра недоступно. Потому окружитесь всею зоркостью. Указ можно повторить, но нельзя глаза насильно открыть. Спящий пусть спит! Но можно ли спать при сверкании неба и колебании всей земли?!»

Вот вам и переполюсование. Можно ли спать? А потом те, кто не принял, будут искать постучавшегося. У меня написан «Сказ о благом камне» про частицу разделённую — про то, как всё худела частица и делалась мельче и мельче, потому что нельзя было делить, и в конце концов легче было всю чашу принять, хотя вначале казалось, что это очень тяжело. Борис Николаевич всё принял, всю чашу! Поразительно, как трудно ему было по-житейски и как он принял всё, до самого конца. И какой это был пример для меня!

Принять всю чашу — это совершенно забыть о себе?

Да, и, невзирая на свои личные трудности, продолжать делать дело, как Борис Николаевич. Уж такие у него были земные трудности, уж до того ли, казалось, ему было — делать Записи, когда и жена больная, и нужно было и печь топить, и дрова колоть, и воду носить. В Венёве они жили в совершенно неблагоустроенной избе. Я помню тот одноэтажный деревенский домик без всяких удобств, колонка была на улице, воду надо было из колонки качать и приносить. Я видела, как пилил дрова Борис Николаевич, а он уже был в возрасте. Его жена захотела иметь огород, свои овощи; они посадили большой огород на участке около их домика. В то лето (1972 г.) была такая страшная засуха, что горели торфяные болота в Тульской области. И Борису Николаевичу, чтобы этот огород сохранить, приходилось носить из колонки по 40 вёдер воды в день. В результате с ним случился сердечный приступ, и в ту же ночь он ушёл.

Вы рассказывали, что каждое лето приезжали к Б.Н. Абрамову в Венёв.

Борис Николаевич встречал меня на вокзале, грузил вещи на велосипед, и мы отправлялись в гостиницу — в Венёве была гостиница, очень хорошая для такого маленького городка, удобная, приятная.

Да, это были самые счастливые часы в моей жизни — встречи с ним, других не было. Остальное всё было так, не моё, а это были мои счастливые часы, потому что каждый раз я так много получала. Бывало, что он давал мне переписывать что-нибудь из своих тетрадей или диктовал, или мы беседовали, а я пыталась записать что успею. У меня кое-что сохранилось в тетрадях.

1 апреля 1999 г.