Борис Николаевич Абрамов
духовный ученик Н.К. Рериха и Е.И. Рерих
О любимом произведении Б.Н. Абрамова:
«Sonata quasi una fantasia» Людвига ван Бетховена ‒
так называемая «Лунная», Первая часть.
По склонности человека к той или иной
музыке можно судить о нём самом.
Б.Н. Абрамов. Грани Агни Йоги. 1964 г. 96
Борис Николаевич Абрамов (2.8.1897–5.9.1972) – незаурядная, всесторонне развитая личность. Посвящая себя общественному служению, преподаванию, гуманитарной деятельности, выразившейся в труде «Грани Агни Йоги», он занимался и сочинительством – на высоком духовном уровне.
Будучи человеком чуткой душевной организации, Борис Николаевич Абрамов вдумчиво проникал в мотивы движения духа, запечатлевая их траектории на бумаге: рисунком (сохранились акварели и графика), словом (стихи и проза) и звуком (пение, сочинение, импровизация). Верные и поучительные мысли запечатлели его размышления о таинстве музыки.
Ныне Игорем Константиновичем Дмитриевым – заслуженным деятелем Республики Алтай, пианистом и композитором – воссоздан и отредактирован сборник пятнадцати вокальных миниатюр Б.Н. Абрамова «Путь Горний» на собственные стихи, для голоса в сопровождении фортепиано, изданный в 2009 году Сибирским Рериховским Обществом [1].
Ответственный редактор издания, написавшая и Предисловие к этому Сборнику, Наталья Михайловна Кочергина – в своей статье «О музыкальных произведениях Б.Н. Абрамова» кратко упоминает абрамовский метод творческой работы [2].
Полностью же в «Гранях Агни Йоги» Борис Николаевич Абрамов излагает следующее: «Глаз видит только по устремлённости при условии желания видеть, как луч прожектора, лишь то, что освещает. Остальное остаётся вне сознания. <…> Это урок. Нужно активное состояние сознания. Хорошо устремиться с заранее обдуманными положениями, и к ним пойдёт прикладывание. Не столько вопросы, сколько магнитные щупальца для притяжения к ним опилок, то есть искр пространственного сознания, нарастающих у их концов.
Мой Луч посылает искры – их надо осознать, то есть притянуть в своё сознание, в сферу своего микрокосма. И надо это сделать сознательно, то есть со знанием закона. Настроив себя на музыкальную волну, получал звуковые восприятия и создавал мотивы и мелодии. Так же и тут, но волна выбирается иная и по своему усмотрению» [3].
Эта абрамовская мысль (и метод!) – о спасительной и благодатной возможности сознательного избрания человеком Своей Волны, выведенная в заглавие статьи, собственно, определила не только тематику, но цель и проблематику данного выступления.
ОСОЗНАННЫЙ ВЫБОР!
Что может быть притягательнее и желаннее?
Сложнее и невозможнее? Честнее и лучше?
Как отметила Н.В. Башкова (в письме ко мне), «человек воспринимает и познаёт то, на что направлено его сознание. И необходимо сознательное, активное усилие, если мы действительно хотим нового. Как говорится, под лежачий камень вода не течёт…» [4]. Она же – в докладе на IV Белобородовских музыкально-краеведческих чтениях, прошедших к 190-летию со дня рождения Н.И. Белобородова 27.02.2018, – рассмотрела идею Б.Н. Абрамова о возможности и необходимости самонастраивания себя, выраженную метафорой «АРФА ДУХА». И на предыдущих, ХХII Абрамовских чтениях (4 августа 2018 года) этот вектор научного и творческого наследия Бориса Николаевича она осветила в докладе «Самонастрой как метод духовного совершенствования».
На презентации первой слайд-программы «Акварели Б.Н. Абрамова», состоявшейся 25 августа 1977 года и включавшей его живописные пейзажи и символические графические работы, духовная ученица и единомышленник Б.Н. Абрамова, пианистка и педагог Наталия Дмитриевна Спирина (1911-2004) во Вступительном слове [5] отметила, что экспозицию сопровождает любимая музыка Бориса Николаевича – Первая часть «Лунной» сонаты Бетховена.
Особая творческая созвучность Учителя и ученицы дополнялась ещё и тем, что в Харбине Наталия Дмитриевна Спирина окончила Высшую музыкальную школу им. А.К. Глазунова по классу рояля и проработала всю жизнь преподавателем по классу фортепиано Детской музыкальной школы в Академгородке Новосибирска. Она отмечала богатую музыкальность Бориса Николаевича Абрамова, его любовь к классической музыке, красивый голос, пение и игру на фортепиано.
В опубликованной (в 2017 году) переписке Н.Д. Спириной и семьи Абрамовых есть такое письмо вдовы Бориса Николаевича Абрамова Нины Ивановны к Наталии Дмитриевне: «Сыграйте для него Лунную сонату, ч. 1 <…>. Он так любил» [6].
Н.Д. Спирина вспоминала, что, по высказываниям самого Бориса Николаевича Абрамова, «его любимое произведение – это первая часть Лунной сонаты Бетховена, и он мог её сыграть. Когда он был у меня (у меня было пианино), он сел и сыграл её» [7].
В сложившемся русле мнений о Лунной, корреспондент замечает: «Первая часть Лунной сонаты передаёт удивительное состояние – зеркальная гладь, гармония».
На что Наталия Дмитриевна, словно в дополнение и разъяснение, – тактично, но чётко, говорит: «И глубина под этой гладью, скрытая глубина в этих аккордах», справедливо констатируя: «Мы ведь не до конца постигли эту музыку, которую сами играли; далеко не до конца» [7].
Постараемся же и мы в исследованиях приблизиться к притяжению истин музыки, устремляясь к постижению её сокрытых тайн, сосредоточенно углубляя наше размышление.
Как уже упоминала в прошлый раз [8], сохранившиеся воспоминания очевидцев о богатой эстетической палитре абрамовской фортепианной импровизации, на мой взгляд, свидетельствует – причём, в равной степени – и о даровании (слух, память, фантазия и пр.), и об обученности (инструментальная техника, формулы гармонизации, правила записи и др.).
В свободных импровизациях так полно и красиво раскрывается душа настоящего музыканта. Обратимся к творчеству Бетховена, произведение которого любил Б.Н. Абрамов.
Знаменитый бетховенский ученик, педагог и композитор Карел Черни, охарактеризовал (со слов очевидцев) берлинские импровизации своего дорогого учителя: «Его импровизация была в высшей степени блестяща и достойна удивления. В чьём бы обществе он ни находился, Бетховен умел на каждого слушателя произвести такое впечатление, что ни одни глаза не оставались сухими, а многие разражались громкими рыданиями» [9, с. 114].
Услышав в Вене, в доме аббата Гелинека бетховенскую игру, автор известных немецких зингшпилей Иоганн Шенк восторженно выразил свои впечатления: «Моё сердце с радостью отдалось восприятию музыки, когда Бетховен, весь предавшись своему воображению, с жаром юности смело вторгался в отдалённые тональности, чтобы выразить могучие страсти <…>. Вот он начал путём приятных модуляций подготовлять небесные мелодии – высокие идеи, часто встречающиеся в его произведениях. После того как артист так мастерски показал свою виртуозность, он изменил нежные, печальные, страдальческие, трогающие эффекты на радостные звуки, доходя до шутливой небрежности. <…> Это был ясный день, полный света» [9, с. 101-102].
Советский исследователь Бетховенианы Арнольд Александрович Альшванг, написал о Первой части «Лунной» сонаты так: «Слушатель точно вступает в зачарованный мир мечты и воспоминаний одинокого человека. На медлительном волнообразном сопровождении возникает полное глубокой выразительности пение. Чувство, вначале спокойное, очень сосредоточенное, разрастается до страстного призыва. Постепенно наступает успокоение, и вновь раздаётся грустная, полная тоски мелодия, замирающая затем в глубоких басах на фоне беспрерывно звучащих волн аккомпанемента» [10, с. 182-183].
Проникновенную душу, тонкий художественный вкус Б.Н. Абрамова и точное понимание-проникновение музыкальной классики живо подчёркивает часто исполнявшаяся им I часть (прославленной под наименованием «Лунная») сонаты № 14 для фортепиано Людвига ван Бетховена (op. 27 № 2 – «Sonata quasi una fantasia», 1801), на самом же деле знаменующая собою Апофеоз Прощания («Adagio sostenuto», cis-moll /до-диез минор/) – глубоко трагическое произведение.
Бетховен посвятил эту свою сонату Джулии Гвиччарди [10]. Графиня, одна из его аристократических учениц, стала бетховенской Джульеттой, речь заходила даже о возможности брака.
Тем более что его материальное положение в тот период было весьма прочным и стабильным, а в дальнейшем он надеялся и на возросшие финансовые доходы.
В Вене Бетховен был востребованным, даже модным педагогом, успешным композитором, за произведения которого соревновались издатели. Он собирался ещё и концертировать в поисках славы и всеобщего признания.
Будучи буквально кумиром модной аристократии, он пользовался поддержкой богатых меценатов, регулярно выступая в салонах знати, музицируя во дворцах Лихновского (друга и ученика В.А. Моцарта, преданного почитателя и покровителя Бетховена), Лобковица, Лихтенштейна, Кинского, Фриса, Апони, Зичи, Броуни, Эрдёди, Туна, Эстерхази и Разумовского.
Он надеялся преодолеть сословные препоны.
Он их преодолел, она – нет.
Графиня Джулия Гвиччарди вышла замуж за графа Венцеля Роберта Галленберга и уехала в Италию. Граф был графоманом в музыке, и Бетховену особенно больно было это явленное предпочтение ему другого «музыканта».
Джулия же считала, что музыкальная неуспешность Галленберга объясняется интригами в его адрес. Но поскольку материальное положение обедневшего графа никак не улучшалось, то Джульетта вернулась в Вену и просила финансовой помощи у Бетховена. В итоге Галленберг получил место директора Венского театра.
«Лунное» наречение первой части (а из-за неё – и всей сонаты) оказалось самым устойчивым в веках.
Автор такой ассоциации – Людвиг Рельштаб – берлинский поэт, современник и страстный поклонник Бетховена. При первых звуках первой части этой сонаты он, будучи вполне романтически настроенным, представлял себе лунную ночь на Фирвальдштетском озере Швейцарии.
Действительно, эта музыка Бетховена – первый музыкальный ноктюрн (звуковые картины и размышления ночи), и неслучайно рождён фантазией гениального творца на первых шагах ХIХ века – в 1801 году (напечатана в 1802 году).
Так называемая «Лунная» – одна (и едва ли не самая загадочная) из загадок бетховенского наследия.
Что же БЫЛО и ЕСТЬ на самом деле в этой «Лунной» звуковой пространственности? И в бетховенской музыке?
Обратимся к словам-раздумьям самого Бетховена, выросшим из главного его несчастья – развивающейся глухоты.
Письмо Людвига ван Бетховена от 8 октября 1802 года, адресованное его младшим братьям – Карлу и Иоганну, было неизвестно при жизни композитора. По выявлении этого письма, исходя из первичного прочтения содержания, оно нареклось (разумеется, и в русском переводе) «Гейлигенштадтское завещание».
Следует учесть, что сам Бетховен всё время писал с ошибками; получив только начальное образование, он усильно стремился к познанию, постигая много всего (языки – латынь, французский и итальянский; древнегреческую, английскую, немецкую литературу; даже поступил и немного проучился на философском факультете Боннского университета).
В уютном тихом Гейлигенштадте – сельском местечке под Веной – Бетховен, по совету врачей, провел весну и лето 1802 года, истово ожидая улучшения своего слуха. И не завещание его письмо, а – живое свидетельство преодоления жестоких жизненных обстоятельств, обретение стойкости духа через страдания и нравственной силы через испытания, явление смелости и мужества сопротивляющегося безжалостным, суровым и тягостным коллизиям человека.
«Моим братьям Карлу и … прочесть и исполнить после моей смерти.
О люди, считающие или называющие меня неприязненным, упрямым, мизантропом, как несправедливы вы ко мне! Вы не знаете тайной причины того, что вам мнится.
Моё сердце и разум с детства склонны были к нежному чувству доброты. Я готов был даже на подвиги. Но подумайте только: шесть лет, как я страдаю неизлечимой болезнью, ухудшаемой лечением несведущих врачей. С каждым годом всё больше теряя надежду на выздоровление, я стою перед длительной [выделение – Л.Б.] болезнью (излечение которой возьмёт годы или, должно быть, совершенно невозможно).
От рождения будучи пылкого, живого темперамента, склонный к общественным развлечениям, я рано должен был обособляться, вести замкнутую жизнь. Если временами я хотел всем этим пренебречь, о, как жестоко, с какой удвоенной силой напоминал мне о горькой действительности мой повреждённый слух! И всё-таки у меня недоставало духу сказать людям: говорите громче, кричите, ведь я глух.
Ах, как мог я дать заметить слабость того чувства, которое должно быть у меня совершеннее, чем у других, чувства, высшей степенью совершенства которого я обладал, – как им обладают и обладали лишь немногие представители моей профессии. О, этого сделать я не в силах. Простите поэтому, если я, на ваш взгляд, сторонюсь вас вместо того, чтобы сближаться, как бы мне того хотелось.
Моё несчастье для меня вдвойне мучительно потому, что мне приходится скрывать его. Для меня нет отдыха в человеческом обществе, нет интимной беседы, нет взаимных излияний. Я почти совсем одинок и могу появляться в обществе только в случаях крайней необходимости. Я должен жить изгнанником. Когда же я бываю в обществе, то меня кидает в жар от страха, что моё состояние обнаружится.
Так было и в те полгода, которые я провёл в деревне. Мой врач благоразумно предписал мне насколько только возможно беречь мой слух, хотя и шёл навстречу естественной моей потребности; но я, увлечённый стремлением к обществу, иной раз не мог устоять перед соблазном. Какое, однако, унижение чувствовал я, когда кто-нибудь, находясь рядом со мной, издали слышал флейту, а я ничего не слышал, или он слышал пение пастуха, а я опять-таки ничего не слышал!..
Такие случаи доводили меня до отчаяния; ещё немного, и я покончил бы с собою. Меня удержало только одно – искусство. Ах, мне казалось немыслимым покинуть свет раньше, чем я исполню всё, к чему я чувствовал себя призванным. И я влачил это жалкое существование, поистине жалкое для меня, существа чувствительного настолько, что малейшая неожиданность могла изменить моё настроение из лучшего в самое худшее!
Терпение – так зовётся то, что должно стать моим руководителем. У меня оно есть. Надеюсь, что решимость моя претерпеть продлится до тех пор, пока неумолимым паркам угодно будет порвать нить моей жизни. Возможно, станет мне лучше, возможно, что и нет: я готов ко всему. Уже в двадцать восемь лет я вынужден быть философом. Это не так легко, а для артиста ещё труднее, чем для кого-либо другого.
О божество, ты с высоты видишь моё сердце, ты знаешь его, тебе ведомо, что в нём живёт любовь к людям и стремление к добру. О люди, если вы когда-нибудь это прочтёте, то вспомните, что вы были ко мне несправедливы; несчастный же пусть утешится, видя собрата по несчастью, который, несмотря на всё противодействие природы, сделал всё, что было в его власти, чтобы стать в ряды достойных артистов и людей.
Вы, братья мои, Карл и …, тотчас после моей смерти попросите от моего имени профессора Шмидта, если он будет ещё жив, чтобы он описал мою болезнь; этот же листок вы присоедините к описанию моей болезни, чтобы люди хоть после моей смерти по возможности примирились со мною. –
Вместе с тем объявляю вас обоих наследниками моего маленького состояния, если можно так назвать его. Поделитесь честно, живите мирно и помогайте друг другу. Всё, что вы делали мне неприятного, как вы знаете, давно уже вам прощено. Тебе, брат Карл особенно благодарен я за привязанность ко мне, выказанную в это последнее время. Желаю вам лучшей, менее отягчённой заботами жизни, чем моя.
Внушайте вашим детям добродетель. Не деньги – лишь она одна может сделать человека счастливым. Говорю по опыту. Она поддерживала меня в бедствиях. Ей и искусству моему я обязан тем, что не покончил жизнь самоубийством. Прощайте, любите друг друга.
Всех друзей благодарю, особенно князя Лихновского и профессора Шмидта. Желаю, чтобы инструменты князя Лихновского сохранялись у одного из вас, лишь бы из-за этого не вышло у вас ссоры. В случае надобности, продайте их. Как радует меня, что и после смерти я могу быть вам полезен!
Итак, пусть свершится. С радостью спешу я навстречу смерти. Если она придёт раньше, чем мне удастся развить все мои артистические способности, она явится слишком рано; я бы желал, несмотря на жестокую судьбу свою, чтобы она пришла позднее. Впрочем, и тогда я был бы рад ей: разве не освободит она меня от бесконечных страданий? –
Приходи, когда хочешь: я мужественно встречу тебя. – Прощайте и не забывайте меня совсем после смерти. Это я заслужил перед вами, так как при жизни часто думал о том, чтобы сделать вас счастливыми. Будьте же счастливы».
Через день – 10 октября 1802 года – Бетховен, видимо, вновь ощутив ухудшение своего состояния и поняв, что ждать помощи от природы не получится, дописал следующее:
«Даже высокое мужество, часто вдохновлявшее меня в прекрасные летние дни, исчезло. О провидение! Дай мне хотя бы один день чистой радости, – уже давно внутреннее эхо действительной радости мне чуждо. О, когда, когда, о божество, я его услышу в храме природы и человечества? Неужели никогда? Нет, – о, это было бы слишком жестоко!»
И Бетховен приступил к сочинению своей Третьей симфонии, которую озаглавил – Героическая.
А что видел в такой «Лунной» музыке Борис Николаевич Абрамов?
Чем она была до крайности созвучна ему?
Мужественной собранностью? Высоким успокоением?
Тоской? Упокоением?
Возможностью размышления и погружения в творческую стихию?
Ответы, как, впрочем, и всегда, вдумчивый зритель-слушатель-мыслитель сможет искать сам.
Вот что написала мне в письме Н.В. Башкова: «В свободных импровизациях так полно и красиво раскрывается душа настоящего музыканта! В “Лунной сонате” Бетховена, как и в трудах Б.Н. Абрамова, ярко выражено устремление к лучшему, что может быть в жизни, в человеке… Однако земная реальность так разнится от этого и часто ранит чуткую душу страданиями, отягчающими болезнями, очевидной несправедливостью, – словом, тем что ограничивает и утесняет внутреннюю беспредельность духа. И только вера в мощь человеческого духа, в Высшую справедливость, в неизбежность Светлого Будущего, даёт крылья и силы человеку».
В программе ХХIII Абрамовских чтений – выступление художника, поэта, члена Союза Российских писателей Елены Геннадьевны Гаденовой «По волнам Золотого света…». Духовное слияние живописи, слова и музыки озвучено славянской фортепианной классикой (Фридерик Шопен, Здэнек Фибих). Метафизическое и метафорическое высказывание самобытного современного автора читается глубоко укоренённым в отечественной культурной традиции, пронзая толщу времён вековечной мечтой землян об удивительном взлёте в иную глубь – галактическую высь. Эта устремлённость – и необычайное эстетическое чутьё, и поразительное художественное видение тонко настроенной человеческой души – вполне осознаваемое устремление в горние сферы, в творческое сопряжение повседневного и вселенского. Таинство иных миров, проникновение духовной сути явственно выразили звёздные стихи и акварельно-графические работы, простирающие свои серебряные нити и к русскому космизму.
В поэтическо-музыкальном творчестве Бориса Николаевича Абрамова:
– встречаем волны «житейских невзгод беспокойного моря людского» (стихотворение «Родина духа», романс «Устремленное сердце»);
– слышим плеск перекатной волны (стихотворение «Водопада ли песнь серебристая…», романс «Водопады»);
– видим мотивы незримых волн и жемчужных слёз на планете печали (стихотворение «Из несчастий и горя драгоценные камни», романс «Жемчужины»);
– живём в красках подлунного мира печали (стихотворение «Зовы дальних миров», романс «Поют струны»).
Неизбежность смены манящего лунного марева дерзновенным солнечным огнём [11, с. 23] утверждает стихотворение Б.Н. Абрамова «Путями лунными…»:
Путями лунными
Скользящих призраков,
Угрюмо странных и немых,
Дух угашается
Отравой мутною
Теней изменчивых земных.
Тропою солнечной,
Стезёй сверкающей
И счастья брызжущей струёй,
Искристой радостью,
Огнём дерзания
Дух восхищает мир иной.
Притяжение мечты, светлую веру в достижение недостижимого, созидание на земле кристаллов огненных дерзаний в чествовании Жемчужины Духа поёт стихотворение Б.Н. Абрамова [11, с. 18-19], с говорящим названием «Замок Чудес», в романсе «На цветущих лугах» (в замечательном исполнении солиста Новосибирского государственного академического театра оперы и балета Сергея Кузьмин – за роялем И.К. Дмитриев):
На цветущих лугах, меж зелёных холмов,
Близ горных вершин и снегов,
Под шум водопадов, звенящих мечтой,
Мы замок построим с тобой… <…>
Там птицы волшебные будут нам петь,
И звёзды сиять и гореть,
И тайны незнаемых дальних миров
Раскроют свой вечный покров.
И в замке таинственном звёздных огней,
Где нет ни оков, ни цепей,
Средь звуков и красок жизни иной
Мираж растворится земной...
Жемчужине духа нетленной моей,
Томящейся в мире теней,
Тебе воздвигаю я Замок Чудес
В бескрайнем просторе небес.
Библиографический список:
1). Абрамов Б.Н. ПУТЬ ГОРНИЙ: Для голоса в сопровождении фортепиано / Редакция И.К. Дмитриева; Предисловие Н.М. Кочергиной. – Новосибирск: Издательский центр «РОССАЗИЯ» СибРО, 2009. – 48 с. – ISBN 5-86091-021-5.
2). Кочергина Н.М. О музыкальных произведениях Б.Н. Абрамова: статья. – Восход: журнал. – 2017. – ноябрь. – № 11 (283). – С. 23-24. – URL http://rossasia.sibro.ru/voshod/article/51805
3). Абрамов Б.Н. Грани Агни Йоги: Записи. – Новосибирск: Издательский центр «РОССАЗИЯ» СибРО, 1952. – С. 209.
4). Н.В. Башкова – кандидат философских наук, куратор Музея Б.Н. Абрамова в городе Венёве Тульской области помогла мне ознакомиться с воспоминаниями современников Абрамова, из числа музыкантов – его духовных учеников и последователей – очевидцев практик музицирования Бориса Николаевича, за что здесь и выражаю ей свою восторженную и сердечную благодарность.
5). Спирина Н.Д. Вступительное слово к художественной выставке «Акварели Б.Н. Абрамова» (Новосибирск, 25 августа 1997 года) // Полное собрание трудов Н.Д. Спириной. – Новосибирск: СибРО. – Том 2.
6). Стойкость духа. Письма Б.Н. и Н.И. Абрамовых к Н.Д. Спириной. – Новосибирск: ИЦ РОССАЗИЯ, 2017. – 384 с.
7). О музыке. Из бесед с Н.Д. Спириной // Полное собрание трудов Н.Д. Спириной. – Новосибирск: СибРО. – Том 2. С. 236-237.
8). Филатова О.И. «Многолиственный Лотос» Бориса Абрамова (1897-1972): Этический смысл живой музыки // Абрамовские чтения 2018.
9). Альшванг А.А. Людвиг ван Бетховен: Очерк жизни и творчества. – изд. 2-е, доп. – М.: Госмузиздат, 1963. – 622 с. – (Классики мировой музыкальной культуры).
10). Материалы дальнейшего изложения имеют своею основой программу концерта-беседы О.И. Филатовой под названием «Но и любовь – мелодия…» из авторского цикла «Легенды о любви в музыке».
11). Абрамов Б.Н. Сребротканная нить: Сборник стихов. – Новосибирск: Сибирское Рериховское Общество, 1999. – 48 с. – ISBN 5-86091-164-5.