Борис Николаевич Абрамов
духовный ученик Н.К. Рериха и Е.И. Рерих
По фильму «Моление о чаше».
Новомосковская рериховская группа. 2000 г. 1 ч. 24 мин.
Запись текста подготовлена Мельниковой Л.В., г. Тула
(в обработке редактора сайта)
………………………………………………..
Борис Николаевич [Абрамов]1 был человеком высокой культуры, всесторонне образованным, разбирался в технике, работал в химической лаборатории, хорошо знал музыку и литературу, играл на фортепиано и писал стихи. Его всегда влекло познание человека, его места и роли в мироздании. На путях духовных поисков Борис Николаевич знакомится с различными философско-религиозными системами. Ему были близки учения Христа, Будды, Платона, Конфуция, Зороастра.
Николай Константинович [Рерих] позвал Абрамовых к истокам Живой Этики. Из всей харбинской группы Николай Константинович выделил трех человек: Бориса Николаевича, [его жену] Нину Ивановну и Альфреда Петровича Хейдока, которым он вручил кольца как знак ученичества и особого доверия.
После отъезда Николая Константиновича в Индию Борис Николаевич и Нина Ивановна вели с ним переписку. А с апреля 1936 г к письмам Николая Константиновича присоединились и письма Елены Ивановны Рерих2.
………………………………………………..
Елена Ивановна и Учитель определяли срок отъезда Абрамовых на Родину и несколько раз его переносили. Отъезд состоялся лишь в 1959 году, незадолго до смерти Юрия Николаевича Рериха, жившего тогда в Москве.
………………………………………………..
Борис Николаевич и Нина Ивановна вернулись на Родину в октябре 1959 года и поселились в Новосибирске.
24 марта3 1961 года они переехали в город Венев – районный центр, расположенный в 52 км от города Тулы, на реке Венёвке.
………………………………………………..
11:30
В 1965 году Абрамовы знакомятся с семьей Бургасовых: Юрием Петровичем, директором транспортного предприятия города Венёва, Ниной Васильевной, хирургической медсестрой городской больницы, и их дочерью Татьяной, тогда ученицей 9-го класса. Дом Бургасовых находился в метрах 50-ти от дома Абрамовых.
………………………………………………..
12:15
Н.В. Бургасова:
Вот в эту дверь к нам приходил Борис Николаевич. В основном летом, конечно, чаще бывал. Вся обстановка такая же осталась, может, сирень поменьше была в то время, но сирень все равно всегда была здесь у нас. Так что Борису Николаевичу все это было знакомо. Вот на этой лавочке Борис Николаевич любил сидеть, когда приходил заниматься с Таней или просто приходил в гости навестить, отдыхал здесь. При хорошей погоде на улице занимались [английским языком], а когда плохая погода не позволяла, то проходили в дом – там занимались.
Наша семья познакомилась с Борисом Николаевичем потому, что дочка у нас училась в 9 классе, собиралась поступать в институт на факультет иностранных языков по английскому языку, а Борис Николаевич преподавал в вечерней школе, уроки давал, как я позже узнала. Знакомый один сказал, а вы сходите к Абрамову, он около вас живет. Я пришла. Бориса Николаевича дома не было, была Нина Ивановна, очень приятная женщина, культурная такая, обаятельная. Они были хорошей парой. Она сказала: «Борис Николаевич придет – я передам Вашу просьбу. Скажите, где Вы живете». Прямо в этот же день вечером приходит Борис Николаевич и говорит: «Я должен сначала посмотреть на будущую ученицу сам. Будем мы заниматься с ней или нет, я тогда скажу». Он побеседовал с Танечкой и сказал: «Будем заниматься два раза в неделю. Я буду приходить».
Великолепно знал английский язык, в совершенстве. Очень мягко, хорошо, доступно преподавал. И всегда приходил обязательно с шоколадкой. Он за работу ничего почти не брал, очень какую-то мизерную плату, он больше тратился. Обязательно принесет какой-нибудь подарочек ученице своей.
Вот так они занимались, наверно, 2 года. А после этого наши отношения переросли в дружбу семьями. Он любитель природы, рыбалки, леса. Когда приходил, мы договаривались и ездили вместе отдыхать. А знаете, как Борис Николаевич с интересом ловил рыбку! У него удочки такие гибкие, чувствительные были, не как наши (у нас самодельные), а у него длинная удочка. И вот у него рыбка маленькая попадет, а удочка вся согнется, как будто он тянет большую рыбу. И так это её не спеша, со смаком тянет, удовольствие получает. Рыбы не так много у нас в реке, для души ловим... Борис Николаевич и Нина Ивановна любили и умели кушать рыбу. Они её употребляли с удовольствием. Как рыбку приготовить, как её есть, как пальчики не испачкать, вилочкой одной пользоваться и все косточки-ребрышки остаются от рыбки – это он умел.
Я часто была у них дома, общалась с Ниной Ивановной. Мы делились опытом разным, прежде всего огородным. Борис Николаевич любил заниматься у себя в саду, в огороде, сажал все овощи. Семена им присылали их знакомые из Киева. Нина Ивановна всегда имела свежие семена, какие посильнее. Сейчас свободно продают их, какие хочешь покупай, а тогда не было. Она делилась: «Нина Васильевна, попробуйте вот киевские помидоры». Я рассаду выхаживаю, а им даю, и потом ходим-смотрим. Приятно было у них бывать.
Как могла, помогала им. Я сама медсестра, работала в больнице. Когда была необходимость, по медицинской части могла подсказать, хотя он гораздо больше меня знал народные советы по лечебной части. Это он нас лечил и вот свою ученицу, у которой был кашель какой-то непонятный. Все время кашляла, даже уже взрослая, вот как коклюшный кашель. Он делал трубочку ей из дерева, как табак закладывают, только он закладывал туда мятные капли. И еще какие-то у него свои ароматические вещества были. Трубочку эту набивал, и Тане давал вдыхать в себя.
Он любил приятное делать. Пустяки такие приятные. Глядишь, принесет к какому-нибудь событию, особенно когда день рождения у его ученицы, то принесет какую-то вазу, обязательно конфеты. Они же жили скромно, с деньгами у них недостаток был, также экономили. Скажет мне, Нина Васильевна, вы вот эти конфеты “Маска” (как я сейчас помню, 3 руб. стоят или 3,5) не покупайте. Знакомые из Москвы ему всегда привозили сладости. Большие люди были, как я узнала позже, профессор ездил, потом художник. Привозили ему из Москвы продукты. Про шоколад говорил, что лучше крошку покупать – это недорого, а всё же настоящий шоколад. Вот такие советы Борис Николаевич давал.
Но вот однажды он заболел очень серьезно. Они с женой Ниной Ивановной гриппом переболели. После гриппа у него сердце заболело, беспокоить стало. Я ему пригласила Прасковью Никифоровну Титову, это наш хороший доктор-терапевт. Она пришла к ним домой, послушала, назначила лекарства. Я делала ему внутривенно глюкозу, сердечные строфанты. 10 внутривенных сеансов сделала ему. Он поправился. И в то же время жена болела гриппом. Они были совершенно беспомощные.
Вот поправился Борис Николаевич. Он [был] всегда аккуратный, пряменький такой, чистенький. Приходит к нам с подарком в честь выздоровления: приносит коньяк дорогой, пряжу на кофту мне. Пряжа была у них китайская, видимо, из Китая привезенная, в рулонах. Еще торт необыкновенный. Так торжественно принес. Мы собрались всей семьей: и Таня была дома, и Юрий Петрович, и еще свекровь Александра Сергеевна была жива. Все за стол сели. Он чуть-чуть пригубил коньяк. Он сам, наверное, вообще не пьет, это так, для приличия. Он был из тех людей, которые обязательно благодарны за помощь.
20:30
Вот эта салфеточка – это работа Нины Ивановны Абрамовой. По какому случаю она мне подарила? Она часто дарила незначительные, такие маленькие подарочки, делала приятное. И вот в какой-то день, может, к празднику, может, ко дню рождения, я уже не помню, она подарила и сказала, что это она делала лично сама. Она была рукодельница.
Очень, очень хороший человек был Борис Николаевич! И вот я жалею, что мы не знали тогда о нём... Может, это и лучше? Отношение было бы какое-то уже повышенное, правда? Как к человеку великому. А так мы общались на равных. Он все умел делать, как развести костер и другое. Свой котелочек, глядишь, с собой возьмет. Там каша гречневая натушенная. Мы начнем кушать – он угощает кашей гречневой. Они ведь вегетарианцы, они ничего не ели такого, обходились. Я всегда удивлялась, как же они, чем же они сыты.
Помню, раз мы ехали с рыбалки, может, и Юрий Петрович вам об этом говорил, устали, едем и говорим, хорошо бы сейчас искупаться. Жаркий день был. Приехали, все рыбацкие приспособления оставили и поехали на мотоцикле на речку. И Борис Николаевич нас учил, как держаться на воде, отдыхать долго. Вот вы, говорит, ложитесь, как парное тесто, себя расслабьте, на спину ложитесь, руки раскиньте и свободно дышите; вы можете хоть сколько лежать, как на перине, и отдыхать. Это мы от него научились.
Борис Николаевич собеседник такой был, что он каждого мог понять, о чем с ним побеседовать. Всегда интересно с ним было беседовать. А вот вопрос задать ему [о нём самом, о его прошлом] что-то мешало. Вот любопытство есть, хочется узнать, а как какая-то стена стоит. Видимо, он этого не хотел, и только сейчас это понятно. Узнавали то, что он сам доступно расскажет. А уже о чем-то спросить, о прошлом, как-то стеснялась я.
О Боге разговора тоже не было. Хотя я твердо знала, что Борис Николаевич верил в загробную жизнь. Как-то несколько раз в разговорах с ним я чувствовала, что в его понимании загробная жизнь существует. Мы решили, что, значит, они верующие. Он был очень осторожный, видимо, он чувствовал, что мы не готовы это понять.
Ведь очень много лет прошло, а почему он так помнится… Все детали, как будто это было совсем недавно. Ведь гораздо ближе людей теряешь, и, глядишь, стирается из памяти. Это вроде чужой человек – а я все помню…
У Бориса Николаевича была куртка, уже выношенная, старенькая, а от этой куртки у него были новые брюки. Из изюбра этот костюм был. Потом эти брюки мне Нина Ивановна подарила уже после ухода Бориса Николаевича. Мы с мужем рыбаки и зимой на рыбалку иногда ездим. Я их одеваю на зимнюю рыбалку. Юрий Петрович говорит: тебе подарили, ты и носи.
25:20
Жизнь у них была нелегкая. По книгам Бориса Николаевича понятно, что таким людям не дается легкая жизнь, что дух у них закаляется на трудностях. Большим людям и препятствий даётся больше. Невидные, непонятные для всех. Его не понимали соседи. Как говорится, темные люди окружали его в этом доме. И он это ощущал. Вот это, говорил он на кого-нибудь, темный, недобрый человек. Но никогда не обидит. Не скажет, что если ты такой, то я к тебе – так. Нет, ко всем ровно относился.
Дома у них была прихожая, она же и кухня, старая русская печка стояла, а к печке пристроен камин. Русскую печку они не топили. А там, где готовили, – камин обогревал. Не было парового отопления, печка обогревала весь дом. Протапливалась хорошо; закрывалась труба – обогревалось. Борис Николаевич заготавливал дрова, сам колол. Вода в дом носилась ведрами, все отходы выносились тоже. Все это труд был физический, нелегкий для них.
Борис Николаевич на вид совсем не походил на старика. Он был такой бодрый, ну какой старик? Он, как штычок, как офицер, пряменький, выправка у него была такая. Одет был очень просто. Когда он приходил к нам, то костюмчик одевал новенький, рубашка светленькая, всегда причесанный. Глаза такие у него, что обращают на себя внимание. Они не очень большие, но проницательные, как будто он всё видит, насквозь тебя. И чувствовалось, что понимает человека. Дал нам Бог с таким человеком встретиться…
Танечка Сергеева первая мне открыла этого человека с другой стороны, рассказала, что он за человек был. Я очень благодарна Танечке. Она принесла мне его книгу и говорит, вот посмотрите, знаете этого человека – Бориса Николаевича. Я посмотрела – да, это Борис Николаевич; но какой же он, говорю, писатель, совсем нет; вы, говорю, что-то путаете. Потом уже разобралась. Действительно, я не знала, например, когда он это писал, когда воспринимал, а потом писал. Я не видела его за работой, хотя у них была очень часто в доме.
28:50
Т.Ю. Бургасова:
К маме Борис Николаевич всегда относился особо, я считаю, гораздо теплее, чем ко всем остальным. Я была ребенком, мама была человеком взрослым, и мама ему духовно была близка. Хотя она человек, как сказать… достаточно приземленный. Но одновременно мама – она сама этого не знает и никогда не знала – очень одухотворенный человек. У нее очень возвышенная душа, она вся устремляется к знанию. Вот этого Борис Николаевич, конечно, не мог не отметить. Я этого не понимала тогда, я поняла уже теперь. Поняла, почему он так маму любил, именно маму. Он ее заметно выделял.
Мама родилась 24 марта. Для меня этот день был дорог потому, что это были весенние каникулы в школе. А Борис Николаевич особо отмечал мамин день рождения, но за всю свою жизнь он нам ни разу не сказал, что есть 24 марта. Я об этом узнала сама несколько лет назад, когда стала ходить в клуб Агни Йоги, когда что-то стала читать. Я была потрясена, когда узнала, в какой день мама родилась. Вот тут мне первый раз пришло в голову, что это неслучайно. Маме 65-й год.
30.30
Была одна забота – поступить в институт. Школа у нас, можно сказать, сельская, слабая, язык не сильно преподавался, а хотелось на это отделение [иностранных языков]. Были колебания – поступать на отделение русского языка и литературы или на отделение английского языка. Почему выбрала английский язык? Потому что у меня бабушка была словесницей, была сильная учительница по русскому языку и литературе. Мы считали, что этого хватит, знаний по этим предметам получила много, а вот английский – здесь мало знаний.
Борис Николаевич гарантий никаких не давал. Человек был ответственный. Он не отказался помочь позаниматься, но он сказал: один урок бесплатный, он посмотрит, есть ли смысл тратить время. Да, это я помню: один урок он отработает бесплатно. И вот мы с ним встретились. Я его, естественно, могла воспринять только как человека очень пожилого, достаточно строгого, требовательного. Незлого, конечно, требовательного, такого, я бы сказала, бескомпромиссного, но очень-очень вежливого.
И вот мы с ним встретились, это был первый урок. Я уже не помню, как он проходил, я, наверно, волновалась, потом успокоилась. Он умел устанавливать нужные отношения, добрые такие. Я бы сказала, не приятельские, нет, панибратства он не допускал, доверительные, но дистанция всегда была. Дистанция была четко установлена с первого раза, она никогда не пересекалась. Мне это в голову не могло прийти, он меня очень четко держал на этой дистанции. В этом смысле он мне очень хороший урок дал на всю последующую жизнь. Вот эту дистанцию с тех пор я сама научилась устанавливать с людьми и не позволяю им переходить ее в отношениях со мной, когда этого требуют обстоятельства.
Ну вот, мы с ним отзанимались, мне он ничего, наверное, не сказал. Родителям он сказал, что мы будем заниматься. Плата была по тем временам небольшая, если мне не изменяет память, о 15 рублях шел разговор, это в месяц, наверное. Занимались мы с ним астрономический час, не академический, что тогда меня очень огорчало, это было так долго. Он отмечал: в начале занятия он на часы смотрел. Я тоже на свои часы смотрела, и просила стрелки крутиться поскорей.
Он всегда готовился к занятиям. Хочу сказать, может быть, и в укор нашим учителям (я потом и сама стала учителем), они не готовятся к занятиям так, как готовился он. Я была одна. Спрос был какой? Что родители могли спросить? Он знал –он меня научит. Он готовился, каждый раз писал план занятий, и я вот так каждый раз к нему в тетрадку заглядывала, что там дальше. А он садился всегда напротив, не очень было удобно заглянуть. Я смотрела, там мелким почерком было написано, что следующее, подпунктами.
Занятия были интересные, они меня увлекали, иногда было скучно. Он заставлял меня много работать со словарем. На скорость мы с ним отрабатывали поиски слова, знание алфавита должно было быть. Засекал время, и я должна была быстро найти слово. Он говорил, что это очень понадобится. И действительно, в дальнейшем это оказалось очень полезным, это умение работать со справочной литературой. Переводы прямые, обратные с языка, упражнения. Он быстро нащупал все мои больные точки, все мои пробелы, и мы по ним пошли. Он понял, что базы-то нет в моих знаниях, и попутно немножко мы коснулись латинского языка. Оказалось, что это очень полезно для занятия языком.
Вот мы, наверное, 2 года занимались. Потом я поступила, причем поступила без напряжения. Я сдавала экзамен преподавательнице, такой требовательной женщине, она была какая-то, я бы сказала, капризная, придирчивая. Она впоследствии у нас на старших курсах вела язык. Мне какая-то тема досталась... «Моя подруга» что ли, и, как мне казалось, я так здорово всё отчеканила. Я до сих пор не понимаю, почему я вызвала у преподавателей невероятный смех. Что им так было смешно, мы с Борисом Николаевичем так и не поняли. Что-то их так развеселило в моих откровениях про подругу; может быть, я достаточно свободно говорила; может быть, какие-то жаргонные слова даже были у меня, – я так и не поняла. Почему-то я им этим очень понравилась. Борис Николаевич тоже тогда несколько удивлялся.
Незаметно наше репетиторство переросло в более прочные глубокие отношения. Когда я шла сдавать экзамен – он всегда был в курсе того, что я сдаю. Он был в курсе всей моей жизни, личной, учебной, со здоровьем были проблемы. Как я теперь понимаю, болезнь-то носила, конечно, определенный характер – горловые болезни, что мне стало понятно с возрастом. Я узнала это год-два назад, когда стала читать книги, я поняла, что это за болезни такие. У меня были болезни горла, они меня изводили, я все время кашляла. Тут Борис Николаевич мне активно помогал. Прежде всего, он учил меня йоговской гимнастике. Болезнь горла – это то, что ему было хорошо знакомо. Может быть, он и знал, что это такое; я, конечно, не знала.
36:36
С латынью у меня сразу нелады получились. Кажется, там всё просто, все подчиняется правилам грамматики, но вот начались затруднения. И вот тут он опять подключился. Мы с ним стали заниматься латынью. В части оплаты не могу сказать, (Н.В.: «Уже никакой») уже просто у нас были добрые, дружеские отношения; больше подарков он приносил, чем от нас. У него ко мне проявлялось несколько отеческое чувство, как сказать, дедушка, отец… Он часто говорил «моя принцесса». Так приятно – «моя принцесса».
После занятий латинским языком я быстро научилась рецепты выписывать. У нас еще медицина пошла в институте. Я склоняла, спрягала, мне так нравилось, поговорки-пословицы учила. В общем, сдала, справилась. Он всегда меня спрашивал, что вы сдаете, когда, во сколько. Вот, 23-го я, предположим, сдаю. Спрашивает: вы когда пойдете? Я говорю: с утра. Он уточняет: во сколько сдавать пойдете? Я задумалась: в первой пятерке. Я всегда старалась сдавать в первой пятерке. Спрашивает: это во сколько будет? Я говорю: наверное, в восемь. Он подумал и сказал: хорошо, я вам помогу. Конечно, я не думала о том, что он мне помогает, но помогал однозначно, тут и говорить нечего.
Как-то я очень хорошо сдавала весь цикл, связанный с языком. И я не думала о нем [Борисе Николаевиче], я его не помнила, но помощь была. Конечно, помощь была. В последний момент, когда уже надо было отвечать, я вдруг успокаивалась. Кураж такой наступал, когда я очень хорошо отвечала. Мне даже было досадно, когда меня прерывали, останавливали, а я еще хочу говорить.
Потом пошел у нас немецкий язык с третьего курса. Он мне тоже не понравился с самого начала, никак он мне не давался, даже с опорой на латинский он у меня не шел. И опять Борис Николаевич. Опять мы с ним занимались. Один раз он меня спрашивает: «Сколько мне лет?» Он ждал, когда я сама это высчитаю. Он говорит: «Я в гимназии учился сколько-то лет назад, а всё помню. Чувствуете, какое нам образование давали. Я всё помню до сих пор, я в состоянии вас учить».
У меня были его учебники, они и сейчас есть, наверное. Есть учебники английского языка, такие старинные, его настоящие учебники. Какими-то книгами мы обменивались. Были ситуации, связанные, я так думаю, с приездами каких-то гостей, когда его не было дома, и он точно знал, что его какое-то время не будет. А мне надо было ему что-то вернуть. Он говорил: «Вы придёте, отдадите Нине Ивановне». У нас было с ним установлено такое правило: мы с Борисом Николаевичем только на языке говорили. Мне так хотелось с ним по-русски поговорить, я так ждала тех моментов, когда можно на русском обратиться. Он мне не позволял. «Вы ко мне приходите, я к вам, мы с вами только на языке говорим. И с Ниной Ивановной вы тоже можете говорить, хотите, по-немецки, хотите, по-латински или по-английски. Она вас поймет». Но с Ниной Ивановной я, конечно, ни разу на языке не говорила. Она позволяла мне говорить по-русски, она никогда не требовала.
40:14
Выпускной вечер в школе был. Всё тогда очень просто было, какое-то платье купить. Мне очень хотелось какое-нибудь колечко, но у нас не было. Не так, как сейчас у девочек в первом классе серёжки – тогда ничего этого не было. Вот они озадачились, как бы меня получше экипировать на выпускной вечер. Были рекомендации по поводу платья, Нина Ивановна советовала какие-то украшения, прическу, цветы искусственные. Она сама делала такие цветы, инструмент у неё был. Где-то даже фото есть, не найти теперь... И на вечер они мне дали золотое колечко, с каким-то камушком. Но у неё пальчики были пухленькие, а у меня очень худенькие, пришлось ниточку намотать. Вот не помню, надела я его или нет, наверное, надевала. Скромненькое кольцо было, но со вкусом выполнено. Оно, наверно, настоящее колечко, не такое, как в новых ювелирных россыпью лежат. Борис Николаевич пришел и проводил меня на выпускной вечер.
Когда заканчивалось занятие, Борис Николаевич не спешил уходить. Я его провожала. Всегда с облегчением вздыхала, что всё закончилось, и дальше я с удовольствием уже могла беседовать по-русски, тут разрешалось уже, и вставить слово могла по-русски. Он со взрослыми разговаривал, я тоже садилась тут, уже это было как-то неформально...
Вот такой момент помню. Рассуждали взрослые, темы о политике, тогда все различали, что можно говорить, что нельзя. Тогда какая-то дата была, связанная с Лениным, столетие по-моему. И лозунг был: «Ленин жил. Ленин жив. Ленин будет жить». Борис Николаевич так задумался. Я понимала его отношение ко всему, чувствовала, к революции, к современному режиму. Об этом мы не говорили, но чувствовалось его отношение к этому, своя точка зрения. И вдруг он сказал: «А ведь так оно и есть». Для меня это было тогда неожиданно, совершенно не вписывалось в мое понимание. Но в сознании у меня осталось, заложилось на потом. Уже позже, читая книги, я там всё, конечно, нашла. Всё, о чём он говорил, сколько он мог сказать… Он нам, может быть, и хотел сказать больше, но не сказал, учитывая уровень нашей подготовки, учитывая, что мы были дети того времени и того общества, в котором мы жили. Ему, конечно, хотелось, наверное, поделиться.
Потом я вышла замуж, ребенка стала ожидать. Были какие-то страхи, тревоги. Он тогда сказал мне: «Вы не бойтесь, здесь я вам помогу. Я вам помогу». Но он не дождался. Ребенок родился у меня в январе, он умер в сентябре. Но, наверное, он помогал мне.
В это время Борис Николаевич получил из Новосибирска набор рериховских картин, там хорошие репродукции. Они у меня сейчас в Туле находятся. На картоне наклеен лист с репродукцией. Мы были у них с мамой, он похвалился, показал: «Выбирайте, что вам здесь нравится». Я все их перелистала, посмотрела. Мне понравились две репродукции. Одна из них – Гималаи, такая характерная, синяя, синяя с белым. Он говорит: «Возьмите. Поставьте и смотрите всё время, вы должны думать только о красивом». И ещё сандаловые палочки несколько раз они дарили нам. Как поджигать – тут Нина Ивановна меня больше наставляла в этом плане.
44:26
Борис Николаевич очень любил КВНы смотреть. Он приходил к нам в определенное время, он программу [телепередач] знал. Нина Ивановна-то нет, никогда, а вот он приходил и смотрел. Его любимая поговорка была: «Раз, два, три, четыре, пять – начинаем телепать». Он всегда смеялся, как там студенты говорили. Он вообще очень любил молодежь, как мне казалось, тепло относился, понимал. Он никогда не поучал, вот что мне нравилось. Он понимал, но не поучал, не скатывался на путь банальных наставлений.
Он мне как-то рассказывал по-английски: «Я был молодой. В Петербурге мы ходили вдоль Нивы. Молодые были. Мы мечтали, говорили о будущем, о смысле, о предназначении жизни, и жизнь была впереди». Он говорил: «Это были счастливые мгновения моей жизни».
Знаете, чего я безумно боюсь? Отлакировать эти воспоминания, уже говорить то, чего я не помню. Это, знаете, замыливается очень быстро. Я стала дорожить тем, что я имею. Я чувствую, что очень мало знаю, еще меньше умею, что я, наверное, недостойная ученица. Я могла и должна была бы очень много воспринять от такого человека, а я не взяла. Со временем я бы столько могла, если бы знала. Но мне тогда и двадцати не было, что я могла понимать?
Глаза у Бориса Николаевича были потрясающие. Вы знаете, они всегда серьезные, строгие, не улыбчивые, но в то же время в них очень много добра и тепла. Это очень сложно объяснить. Строгие, но добрые, так не бывает… И всё-таки, если попробовать это совместить, то это будут его глаза, светло-голубые. Он всегда серьезно смотрел, смотрел вот так прямо в глаза и притягивал взгляд, невозможно было вертеться.
Вещи, принадлежавшие семье Абрамовых. Дар семьи Бургасовых Музею Б.Н. Абрамова
Я рассказывала, что была в силу своего ветреного возраста, конечно, не очень прилежной (были такие моменты). Началась весна, хотелось куда-то. В школе нагрузки были большие, а тут еще он не жалел меня, задания достаточно объемные давал. И я позволила себе раз-второй-третий не готовиться. Я вижу – проходит номер. Он терпел, ничего не говорил.
И вот один раз, помню до сих пор, он, глядя как-то в сторону, не в глаза, сказал мне примерно так, по-моему, даже этими же словами: «Я бы не возражал, если бы вы больше времени уделяли занятиям». Или как-то: «больше бы занимались подготовкой, я бы не возражал». Вот так он мне сделал замечание, за все время один раз. Я помню, у меня краска в щеки бросилась, мне было очень стыдно. Он меня не хотел смущать, он знал, как я это восприму.
Много-много лет я изредка только вспоминала о нём, о том, что он занял, конечно, совершенно особое место в нашей жизни, у нас у всех. На какое-то время он был как бы отдален от нас. Но в последние годы он очень напомнил о себе, то ли время трудное пришло в нашей жизни, то ли ему пришло время появиться, и мы к чему-то уже стали готовы. Он появился, сейчас он со мной всегда. Сейчас, когда мне кажется, я, как ни в какие годы моей жизни, к нему приблизилась, у меня стала необычайно трудная жизнь. Она меня ломает и корежит, обострения абсолютно во всех планах жизни. Но теперь у меня есть силы противостоять. Он мне помогает. Когда я ложусь вечером спать, у меня бывают моменты отчаяния. Когда некуда посмотреть, всё везде сгустилось, я прошу не то чтобы помощи, так банально просто просить помощи, – я серебряную нить пытаюсь себе представить.
В течение дня читаю ли я литературу, ситуация ли вдруг такая сложится, какое ключевое слово прозвучит, – вдруг как будто что-то, как крылом, коснулось, я вспомню что-то из сна. Начинаю, как в кино, прокручивать всё назад, искать, зацепиться… нет, ушло, не поймала. Я сейчас очень мучаюсь, эти сны от меня уходят, ускользают, и все-таки что-то будто бы пробивается ко мне…
Я родилась недалеко от того места, где жил в то время Борис Николаевич, – в читинской области, станция Харанор. Когда мы из Харанора переехали в Бийск, в то же время недалеко, в Новосибирске был Борис Николаевич. В 1959 году мы приехали в Венёв. Спустя некоторое время приехал в Венёв и Борис Николаевич. То есть все время по жизни мы шли как бы рядом...
Я, наверное, любила Бориса Николаевича не как родственника, а особое отношение к нему было, совершенно особое, его трудно даже охарактеризовать. Я хорошо понимала, что он не тот человек, которого я вижу на уроках. Но одновременно была [у меня] какая-то душевная глухота, сердечная глухота. Я другого Бориса Николаевича не могла принять долгое время, то есть всё, что с ним связано, до меня не доходило. Даже уже шел 1996-й год или 1997-й. Мне надо было, наверное, еще какие-то страдания перенести, чтобы к нему прийти. Видимо, только это способно было меня к нему приблизить. Наверное, счастливый, благополучный человек не может понять всей глубины его деятельности, его жизненного подвига, хотя, как мне казалось, я достаточно видела и беды, и горя, но, наверное, это мне так казалось, ведь всё относительно.
51:20
Ещё помню такой случай. Один раз Борис Николаевич начал мне рассказывать, что сны имеют очень большое значение в нашей жизни, сон – это подсказка в жизни. У него сломался мопед. Он его чинил день, чинил второй. Мопед был для него очень важен, он на этом мопеде ездил на рыбалку и по хозяйству что-то привозил. Без мопеда ему было очень плохо. Мопед не поддавался ремонту, стоял у него в сарае. «И вдруг, – говорит он, – ночью я вижу такой сон. Какой-то голос говорит мне: “Посмотри там, где магнето”. Утром встал, пошел смотреть. Действительно, именно это вышло из строя. Вот, какие бывают сны». Я хорошо помню этот случай. Мне кажется, что он был как подсказка для меня. Я её не поняла, конечно, и не готова была в то время понять. Надо было прожить еще 30 лет, чтобы что-то начать понимать в этом. Если бы сейчас можно было окунуться в то время и с позиций теперешнего разума, подготовленности, желания что-то узнать, если бы можно было туда заглянуть, посмотреть и что-то переоценить, то, наверное, было бы всё гораздо лучше… Но, видимо, было не дано. Каждый должен пройти свой путь в этой жизни, принять на себя всю меру страданий, обид, горечи, ошибок непоправимых. Всё это надо было сделать самой, чтобы прийти к тому, чтобы сейчас начали открываться какие-то истины в жизни.
Когда уж очень бывает тяжко, наугад открываю любую страницу «Граней Агни Йоги» и читаю – ответ есть всегда на любой вопрос. Еще ни разу я не оставалась без ответа. И такое умиротворение на душу находит, так все становится понятно. То, что тревожит, расстраивает, отравляет жизнь, – в основном это заботы сиюминутные, совершенно не важные для жизни. Они откуда-то на нас спускаются, насильственно внедряются в нашу жизнь. Когда почитаешь «Грани», любую строчку, душа освобождается, заботы уходят сами собой, их больше нет, душа будто бы умывается…
Сейчас я просто не представляю, как я могла жить раньше, не зная, не читая, не видя. Я думаю, в то время, когда я не могла даже представить себе, кто такой Борис Николаевич, какова его роль в моей жизни, – он это уже знал, он уже это писал. Я смотрела «Грани» за 1967-й год, 1966-й, 1964-й. Применительно к датам пыталась вспомнить свою жизнь, что я в эти дни делала, какая я была, что у нас было. Некоторые даты подходят под мой день рождения. Он всегда приходил и 1 марта, и 24-го. Есть у него Записи в эти дни, ведь мы его видели – и ночью он записывал. Я об этом много думала, пыталась как-то связать это со своей теперешней жизнью, с той жизнью… Наверное, там надо что-то искать для себя, именно в те дни, там и для нас какая-то информация есть. Мне иногда кажется, что я её нахожу, а потом кажется, что нет, мне показалось...
Надо нам этих книг, наверное, больше купить, больше их иметь дома. А может быть, это и не столь важно, достаточно и одной книги… Когда её читаешь, каждый раз, каждая новая запись воспринимается по-новому, информация по своему духовному содержанию настолько многопланова, что в зависимости от настроения, от желания понять глубину написанного, так и будешь понимать. Хочешь видеть глубже, то и увидишь больше, больше оттуда почерпнешь.
Последнее время жизнь мне послала очень много хороших людей, единомышленников. Может, время подоспело, может быть, я подросла, скорей всего, я способна сейчас больше понять. Я увидела этих людей и, если бы не эти люди, не знаю, как бы я жила. Они меня поддерживают, они меня направляют и связывают с Борисом Николаевичем. Вот эту живую связь я чувствую сейчас очень хорошо.
Как-то я подумала, что Борис Николаевич, наверное, уже отчаялся со мной, если он там смотрит. И так ко мне, и так, – и никак я. Показали мне и плохих людей, и хороших, я уже сама смогла разобраться, кто друг, кто враг, кто временный попутчик в жизни. Сейчас, я надеюсь, все-таки друзья вокруг. Борис Николаевич, наверно, теперь видит, что я не заблужусь. Видимо, зерно в землю было брошено, но сколько лет непророщенным пролежало, а теперь вот ростку надлежит подняться…
57:20
Ю.П. Бургасов:
У нас с Борисом Николаевичем зашел однажды разговор о святых «12 ключах». Я рассказал ему былину, которую знал, и мы решили с ним съездить на «12 ключей». А былина сводилась к следующему. На Куликовом поле была битва последняя [крупная] из многочисленных битв татар с русскими. В войско Дмитрия Донского была направлена рать из Венёва и окрестных деревень. В том числе из Свиридово отправился добровольно Свирид-отец и 12 его сыновей. Все они погибли на поле брани. В живых остался только отец. Горе его было неописуемо, и, приехав домой, он неустанно молился Богу. В деревне Свиридово и сейчас эта церковь цела. В этой церкви молился, чтобы Бог даровал ему успокоение в жизни. И Бог сжалился над ним. И вот, из урочища Свиридова. лесочка, внезапно днем появилась вода. При близком рассмотрении местное население определило, что там 12 ключей. И в течение нескольких лет над истоком этих ключей выросло 12 лип. Несколько лип и сейчас еще целы. Трудно сказать, видели ли они то время, но, во всяком случае, они еще пока живы.
Вот этой былиной Борис Николаевич заинтересовался, и мы с ним поехали поглядеть. Были мы очень долго, неустанно пили воду, Борис Николаевич восхищался вкусом этой воды. Мы там чаёк придумали. И поздно вечером вернулись в Венёв.
Там же у нас зашёл разговор о Ключёве, это деревня на север от Венёва, которая в то время насчитывала примерно 20-25 дворов. В настоящее время там вряд ли что осталось. Бориса Николаевича поразила красота тех мест.
Однажды мы остановились недалеко от здания земской школы. Оттуда вышел мужчина, старичок, лет 70, примерно моего возраста, одетый во все белое и в темный брезентовый фартук. Разговорились, он оказался заядлым рыбаком, познакомились с ним. Он пригласил нас на его прикормленные места. Поймали мы в то время неплохо. С тех пор мы часто заезжали туда с Борисом Николаевичем.
Борис Николаевич очень подолгу беседовал с этим человеком, к сожалению, я не помню ни имени-отчества, ни фамилии. Этот человек совмещал в школе несколько должностей, он был директором школы, преподавателем и сторожем, и жил там. Жил один-одинешенек, и зимой, и летом. Вблизи леса не было, с дровами он очень перебивался, его положение было отчаянным. Мне пришлось использовать свое служебное положение и привезти ему несколько машин дров и угля. Он был очень благодарен, а Борис Николаевич сказал, что мне это когда-то воздастся.
………………………………………………..
1:02:35
Н.В. Бургасова:
Борис Николаевич неожиданно умер. Он не жаловался на здоровье. Я помню, в этот день ушла на дежурство, а дежурила до 12 часов. Утром я ушла. Из дома звонят мне, что Борису Николаевичу плохо, вызвали скорую и положили в терапию.
Он хотел, чтобы я пришла к ним домой, а меня дома не оказалось. Потом мне передали его слова: «Ну какая же работа, мне плохо». Он так хотел, чтобы я пришла в это время.
Наши отделения, хирургическое и терапевтическое, были рядом. Я после дежурства сходила в терапию, попроведала Бориса Николаевича, поразговаривала с ним вечером, это было около 7 часов. Он сказал, что Нине Ивановне очень тяжело без него, ведь она же беспомощная. «Она же, чайник, вы сами знаете, не может поднять». Я ушла с этим, а ночью он умер. Почему-то не думала, что он умрет быстро, я думала, поправится.
Нина Ивановна мне дала серебряный крестик на шнурочке. Сказала: «Оденьте его на шею, Нина Васильевна. Ему будет это приятно». Чтобы я лично сама одела ему крестик на шею – я это сделала. Помогли с похоронами, привезли его. Юрий Петрович как раз работал и имел возможность на машине помочь. Нину Ивановну мы на своей легковой машине на могилу отвезли. Из Москвы приехали люди, представительные, их не так много было, наверное, человека четыре. Солидно так выглядели, видно, что люди не простые. И один сказал, что вы ещё не знаете, что за человек от нас ушёл...
………………………………………………..
о Н.И. Абрамовой:
1:09:20
Т.Ю. Бургасова:
Нина Ивановна, как она мне запомнилась: очень проницательные, умные глаза, острый быстрый взгляд. Глаза у нее были такие огромные, голубые, какие-то всё понимающие, всё знающие. Волосы светлые, седые, наверное. Вот я сейчас вспоминаю, седые волосы, по-моему, у нее слегка вились на висках. Очень приятное, красивое продолговатое лицо, тонкие брови. Очень аккуратно одета всегда, вся подобранная, всё со вкусом на ней было. Она всегда была дома и, тем не менее, была очень привлекательна. Ей было-то, наверное, не так много лет в то время. Мне казалось, что она не молода, но она не так уж была и стара.
1:13:45
Н.В. Бургасова:
Нина Ивановна не выходила никуда. Она же была больным человеком. Борис Николаевич ее зимой даже на саночках катал. Она сама на ногах плохо как-то ходила. По дому свободно передвигалась, а на улицу никогда не ходила. Поэтому Борис Николаевич, в полном смысле можно сказать, это муж, который носил на руках.
Нина Ивановна вообще не могла ничего делать. Всё делал Борис Николаевич, обеспечивал продуктами и помогал. К ним приходила женщина, которая готовила. Нина Ивановна не могла поднять двухлитровый чайничек, чтобы налить, значит, кто-то помогал. Она сядет у плиты, которая топилась дровами (в этом доме никаких удобств не было), а эта женщина под ее указкой всё делала.
………………………………………………..
Трудно она жила, конечно, но прожила долго. Вот такая больная женщина, она прожила 20 с лишним лет без Бориса Николаевича. Дух у неё был крепкий. Волевая, крепкая женщина она была. Больная телом, а духом она была сильная, под стать была Борису Николаевичу. Она была развитая, культурная женщина. Они походили [были похожи] по манере разговора, по манере мышления. Они были просто созданы друг для друга.
………………………………………………..
Когда она переехала далеко в новый дом, она со стульчиком – передвинет и пройдет, это так далеко! – дважды приходила к нашему дому сюда, и каждый раз меня не было дома.
………………………………………………..
Нина Ивановна уже одна жила. Ей хорошо было бы перейти в новый дом с удобствами, где ей дали квартиру. Так жалко было глядеть: все уже переехали из этого [старого] дома, сняли крышу, а она всё не уходит... Я пришла, она рассаду, баклажаны и перчики в баночках, хиленькие такие, палочкой на невскопанном огороде, такая жалкая, ковыряет и сажает. Понимаю, что никакого результата не будет от этой посадки, но человек чем-то занят... А в это время крыша дома уже трещит, её снимают. А Нине Ивановне так не хочется, она говорит: «Это неправда, это неправда, построят дом». У неё надежда была: «Построят этот дом, вот сломают и все равно это сделают. Я буду здесь жить». И вот, её насильно отсюда оторвали и перевезли с этого места. Старая больная женщина так держалась за это место, прямо глядеть без слёз нельзя было. Когда уже крышу сняли, она всё оставалась с вещами…
………………………………………………..
_________________
1 В квадратных скобках даны примечания и уточнения редактора сайта «Этика в жизни и во мне».
2 В настоящее время нам известны только письма Е.И. Рерих к семье Абрамовых.
3 Согласно письмам Б.Н. Абрамова, этот переезд произошёл несколько позже в 1961 г.